Игнат стоял в центре комнаты, сжимая и разжимая кулаки. Его лицо пылало от гнева, а голос дрожал от едва сдерживаемых эмоций. Он просто не мог поверить в то, что услышал! За какие-то пару минут его мир буквально перевернулся с ног на голову!
– Мы же вроде договаривались! – выкрикнул он, глядя на свою девушку. Взгляд его метался между её лицом и немного округлившимся животом, который она теперь нежно поглаживала. Эта безмятежная улыбка, этот спокойный жест – всё это только подливало масла в огонь его ярости. – Никаких детей, пока мы учимся! Ты была согласна! Сама говорила, что сначала нужно встать на ноги, найти работу, снять нормальную квартиру… А что теперь выходит? Ты мне врала! И когда я уезжал, ты уже ждала ребёнка! Отличный сюрприз, блин! Мы не виделись всего два месяца!
Он сделал шаг назад, пытаясь собраться с мыслями. В голове крутилось множество вопросов, но вырваться наружу смог лишь один. Игнат глубоко выдохнул, стараясь взять себя в руки. Гнев понемногу отступал, оставляя после себя горькое чувство растерянности и обиды.
– И какой срок? – спросил он уже тише, почти шёпотом.
– Почти пять месяцев, – так тихо ответила она, поднимая взгляд на Игната. В её глазах читалась торжество. Теперь всё будет так, как хочет она! И никуда парень от неё не денется!
Игнат стоял посреди комнаты, тяжело дыша. Его взгляд метался по вещам, словно искал что‑то, на чём можно выместить накипевшую злость. Рука сама потянулась к полке – и в следующий момент толстая книга с громким стуком врезалась в стену. Это оказались “Советы по воспитанию детей”. Игнат замер на секунду, уставившись на упавшую книгу, а потом резко пнул лежащую на полу энциклопедию. Один раз, второй, третий – будто она была виновата во всём.
– И ты молчала? – голос его дрожал от возмущения. – Нет, я, конечно, дурак, что сам не заметил, но ты! Ты… У меня слов просто нет! Зачем? Что мы сможем дать ребёнку? Ни квартиры, ни работы! Ты думаешь, мы на стипендию прожить сможем? Серьезно? Или что? Как мы жить должны?
Лариса стояла у окна, всё так же поглаживая живот. Её лицо, вопреки накалённой обстановке, светилось каким‑то внутренним спокойствием. Даже лёгкая улыбка не сходила с губ, будто она не понимала, насколько серьёзна ситуация.
– Я всегда хотела малыша, а ты был против, – произнесла она мягко, словно объясняла что‑то очевидное. – Пришлось схитрить.
Игнат резко развернулся к ней, не веря своим ушам.
– Схитрить? – переспросил он, понизив голос до шёпота, в котором сквозила горечь. – Ты называешь это хитростью? Это не хитрость, это… это обман!
Но Лариса будто не слышала его. Она продолжала, всё так же спокойно и уверенно:
– Учёба – это не моё. Я с детства хотела большую семью. Буду воспитывать малыша, а потом ещё одного родим. Всё будет хорошо.
Игнат провёл рукой по волосам, пытаясь собраться с мыслями.
– Хорошо? – повторил он с горькой усмешкой. – Где? Где будет хорошо? На съёмной квартире, где мы и так ютимся с соседями? Думаешь они будут рады орущему младенцу? Да и на какие деньги? Ты хоть думала об этом?
– Квартиру твоя бабушка нам отдаст, – невозмутимо ответила Лариса. – Сама пусть к детям переезжает. Она же всегда говорила, что мечтает о внуках! Вот, пускай ради внука и постарается! Да и деньжат она тоже может нам подкидывать. Пенсия у неё приличная, а сколько там старушке надо…
Игнат замер. Он смотрел на Ларису, и ему казалось, что он видит её впервые. Та девушка, с которой он встречался, строил планы, обсуждал будущее – словно растворилась. Перед ним стояла совершенно другая женщина, уверенная в своей правоте, будто все проблемы уже решены.
– Ты серьёзно? Ты совсем обнаглела? – тихо спросил он. – Ты всё уже решила. За нас обоих. За бабушку! За ребёнка, которого мы даже не планировали. А меня ты спросила? Хоть раз?
Лариса наконец перестала улыбаться. Она сделала шаг к нему, протянула руку, но Игнат отстранился.
– Я просто хотела счастья, – прошептала она. – Для нас. Для нашей семьи.
Игнат замер на мгновение, пристально глядя на Ларису. В его глазах читалось недоверие, словно он всё ещё надеялся, что это просто дурной сон или жестокая шутка.
– Ты сейчас серьёзно? – повторил он, понизив голос, надеясь, что всё это затянувшаяся глупая шутка.
Лариса выпрямилась, вскинула голову и посмотрела на него с непоколебимой уверенностью.
– Абсолютно, – ответила она твёрдо. – Так когда свадьба? Учти, я скоро ни в одно платье не влезу, нужно поторопиться.
Игнат резко рассмеялся – коротко, резко, без тени веселья. Он отвернулся и шагнул к шкафу, рывком распахнул дверцу.
– А как талантливо прикидывалась хорошей девочкой‑то, а? – бросил он через плечо, доставая чемодан. – Тебе в актрисы идти нужно было!
Лариса вздрогнула, словно от пощёчины. Она медленно подошла ближе, не веря своим глазам.
– Ты чего делаешь? – спросила она, голос дрогнул. Она смотрела, как Игнат швыряет в чемодан вещи – футболку, джинсы, рубашки… Он даже не утруждался аккуратно складывать одежду, лучше уж потом погладит. Но оставаться в этой квартире, с этой наглой девицей, он не собирался ни одной лишней минуты!
– А что, разве не видно? – Игнат даже не обернулся. – Собираюсь свалить из этого дурдома!
Чемодан быстро заполнился. Игнат достал с полки ноутбук, небрежно бросил сверху.
– Значит так, – продолжил он, наконец повернувшись к Ларисе. Его лицо было холодным, почти чужим. – Квартира оплачена до конца месяца. Хочешь жить здесь дальше – плати сама. Тебя я видеть не хочу.
Лариса побледнела. Она сделала шаг вперёд, протянула руку, но Игнат отступил.
– Родится ребёнок – сделаем экспертизу, – сказал он ровным, почти безразличным тоном. – Если мой – буду платить алименты. Но участвовать в вашей жизни не собираюсь.
В комнате повисла тяжёлая тишина. Лариса стояла, сжав кулаки, пытаясь найти слова, которые могли бы остановить его. Но Игнат уже застёгивал чемодан, и окидывал комнату в поисках забытых вещей.
– Ты не можешь так просто уйти, – прошептала она, голос сорвался. – Я же всё продумала… А как же ребенок? Что я буду делать с ним одна? Ты не можешь вот так…
Игнат замер на секунду, потом медленно повернулся.
– Могу. Если бы ты раньше мне всё рассказала, мы бы поговорили и что-нибудь решили. А ты решила всё за нас обоих, – сказал он тихо. – Так что теперь я тоже решаю сам.
Он поднял чемодан, направился к выходу. Лариса бросилась за ним, схватила за рукав.
– Как это? – пролепетала она, бессмысленно хлопая глазами. Голос звучал тихо, почти неслышно, но с каждой секундой набирал силу. – Ты на мне жениться должен! Я… Я твоим родителям сообщу! И… И на весь универ ославлю!
Её голос дрогнул на последнем слове, но она тут же выпрямилась, пытаясь придать себе уверенный вид. В глазах закипали слёзы, но Лариса упрямо сжала губы, не позволяя им пролиться.
Игнат замер у двери, но даже не обернулся. Угрожать она вздумала… Наивная…
– Плевать, – бросил он равнодушно. – Родителям я всё легко смогу объяснить. Они с моей позицией не заводить детей до тридцати согласны. Да и ты маме не нравишься.
Он в последний раз окинул комнату беглым взглядом, проверяя, не оставил ли чего. Взгляд зацепился за фотоальбом, небрежно лежащий на верхней полке. Его он точно заберет.
– И все мои друзья тоже знают, – продолжил он, не глядя на Ларису. – А начнёшь распускать слухи – пожалеешь. Сама во всём виновата. Никто не просил тебя “хитрить”.
Каждое слово било точно в цель. Лариса почувствовала, как внутри всё сжалось. Она хотела что‑то сказать, возразить, но слова застряли в горле. Вместо этого она сделала шаг вперёд, потом ещё один, словно пытаясь дотянуться до исчезающей надежды.
– Игнат… – прошептала она, и голос наконец сорвался. – Ты не можешь так… Мы же…
Но он уже открыл дверь. Холодный сквозняк из коридора коснулся её лица, будто подчёркивая окончательность момента.
– Могу, – коротко ответил он, не оборачиваясь. – И делаю.
Дверь закрылась с тихим, но отчётливым щелчком. Лариса осталась одна.
Несколько секунд она стояла неподвижно, словно не веря в реальность происходящего. Потом ноги подкосились, и она опустилась на край дивана, сжимая пальцами край юбки. Слёзы, которые она так упорно сдерживала, хлынули потоком.
Она всхлипнула, потом ещё раз, и вот уже рыдания вырвались наружу, сотрясая всё тело. Лариса закрыла лицо руками, чувствуя, как мир вокруг рушится, а все её планы, мечты, надежды рассыпаются в прах.
В голове крутились обрывки мыслей: “Как он мог? Почему? Что теперь будет?” Но ответов не было. Только горькое осознание, что всё пошло не так, как она представляла. Что её хитроумный план обернулся против неё, оставив одну – с ребёнком, без поддержки и без будущего, которое она так старательно рисовала в своём воображении…
************************
Десять лет спустя Игнат сидел в своем кабинете. За окном шумел город, а в просторной комнате царила привычная рабочая атмосфера: стол с монитором, стеллажи с папками, на стене – календарь и несколько грамот в рамках. Игнат только что закончил просматривать документы и собирался вернуться к текущим задачам, но тут дверь открылась, и вошёл начальник.
Евгений Борисович закрыл за собой дверь, присел напротив Игната и сложил руки на столе. Его лицо было серьёзным, даже слегка озабоченным. Игнат сразу понял: разговор предстоит не из лёгких.
– Слушай, Игнат, – начал руководитель, подбирая слова. – До меня дошли неприятные слухи, так что решил с тобой побеседовать. Хочу разобраться на месте, прежде чем что‑то предпринимать.
Игнат слегка напрягся, но сохранил внешнее спокойствие. Он откинулся на спинку кресла, посмотрел на начальника и кивнул:
– Что ж, Евгений Борисович, я вас внимательно слушаю.
Начальник сделал небольшую паузу, словно взвешивая, как лучше сформулировать вопрос. Потом прямо посмотрел на подчинённого и спросил:
– У тебя есть сын?
Игнат чуть поморщился. Этот вопрос будто приоткрыл дверь в прошлое, куда он давно не заглядывал. Он выдохнул, стараясь говорить ровно:
– Есть. Скоро будет десять.
Евгений Борисович наклонил голову, изучающе глядя на Игната.
– Но ты с ним не живёшь? – продолжил допытываться начальник.
– Нет, – ответил Игнат, и в его голосе не прозвучало ни горечи, ни раздражения – лишь спокойная констатация факта. – Более того, я с ним даже не знаком. И меня этот ребенок совершенно не интересует.
Он отложил документы в сторону, понимая, что разговор на этом не закончится. Его начальник был человеком семейным, любящим своих детей, так что этими словами точно не удовлетворится. Более того, ему обязательно нужно пояснить ситуацию, иначе могут возникнуть серьезные проблемы на работе.
– Я встречался с девушкой, – заговорил он скучающим тоном, глядя куда‑то в сторону. – Тогда она казалась мне просто идеальной. Мы много говорили о будущем, и она была согласна с моим мнением: детей нужно заводить только тогда, когда есть определённый уровень жизни. Когда можешь обеспечить им всё необходимое – жильё, образование, стабильность.
Он сделал паузу, красноречиво взглянув на босса.
– Тогда я перешёл на последний курс, – продолжил Игнат. – Работы толком не было, как и своего жилья. На лето я уехал на заработки – хотел подкопить денег, чтобы потом, после выпуска, начать нормальную взрослую жизнь. А когда вернулся… узнал, что моя благоверная на пятом месяце.
Голос его на мгновение дрогнул, но он тут же взял себя в руки. В кабинете повисла тишина. Евгений Борисович внимательно слушал, не перебивая.
– Она не сказала мне заранее, – добавил Игнат тихо. – Просто ждала, пока я вернусь, чтобы поставить перед фактом. Мы тогда сильно поссорились. Я не был готов к такому повороту. В итоге мы расстались.
Он пожал плечами, словно пытаясь показать, что давно принял эту ситуацию. Но в глазах всё ещё читалась тень невысказанных чувств – то ли сожаления, то ли обиды, то ли просто усталости от воспоминаний.
Евгений Борисович слегка откинулся на спинку кресла, не сводя взгляда с Игната. В его глазах читалось не осуждение, а скорее искреннее недоумение. Он помолчал секунду, словно подбирая слова, а потом тихо, но настойчиво спросил:
– И ты вот так просто её оставил? Одну, с ребёнком?
Игнат резко выпрямился. В голосе начальника ему послышался упрёк – тот самый, который он столько лет старался не слышать ни в чужих словах, ни в собственных мыслях. Он сжал губы, стараясь сдержать раздражение, и ответил резко, почти отрывисто:
– Нужно было головой думать, – произнёс он, и в его тоне прозвучала едкая горечь. – И нет, я не бросил. Деньгами помогал. И сейчас помогаю. Отдаю хорошую сумму с каждой зарплаты. И требую отчёта за каждую копейку.
Евгений Борисович приподнял бровь, будто не до конца веря услышанному.
– А ты в курсе, что эта дама всем плачется, что ты ей сущие копейки платишь? Что ребёнка ненавидишь и даже руку на бедного мальчика поднимаешь?
Игнат замер. На секунду ему показалось, что он ослышался. Потом резко стукнул ладонью по столу – звук получился резким, почти пугающим в тишине кабинета.
– Серьёзно? – выдохнул он, чувствуя, как внутри закипает злость. – Её юношеская беспечность продолжает отравлять мне жизнь даже после стольких лет! Допрыгалась! Больше ни копейки не дам, пускай на алименты подаёт! А если учесть, какая у меня официальная зарплата…
Он замолчал, тяжело дыша. В голове крутились мысли – одна яростнее другой. Он представил, как Лариса сидит где‑то с подругами, рассказывает им душещипательные истории, рисует из него монстра, а сама, возможно, даже не думает о том, как всё было на самом деле.
Евгений Борисович слегка наклонил голову, задумчиво глядя на Игната. В его глазах читалась не назидательность, а скорее искренняя озабоченность. Он помолчал, словно взвешивая каждое слово, а потом произнёс осторожно, будто пробуя фразу на вкус:
– Ну, сын‑то не виноват… – голос его звучал мягко, почти нерешительно. Он машинально потянулся к блокноту, быстро черкнул пару цифр, подсчитывая что‑то в уме. – Ему же кушать хочется.
Игнат резко вскинул взгляд. В его лице промелькнула тень раздражения, но он сдержался, лишь сжал кулаки под столом. Он знал, к чему клонит начальник: пытается надавить на совесть, на жалость, на родительские чувства…
– У него мать есть, – ответил он твёрдо, чуть повысив голос. – Та самая, которая слишком многое из себя строит. И сына так же воспитывает. Видел я его как‑то во дворе…
Он замолчал, вспоминая ту случайную встречу. Мальчишка – уже почти подросток – громко разговаривал по телефону, небрежно пинал футбольный мяч в стоящие рядом машины, бросал короткие, надменные взгляды на прохожих. В нём не было ни стеснения, ни робости, свойственной детям его возраста. Наоборот – какая‑то вызывающая самоуверенность, будто мир обязан ему подчиняться.
– Наглый, невоспитанный, считающий себя чуть ли не царём, – продолжил Игнат, и в его голосе прозвучала горькая усмешка. – И кстати, Ларка не так давно замуж выскочила. Новый муж, новая семья… А я, значит, должен продолжать платить?
Евгений Борисович откинулся на спинку кресла, сложил руки на груди. Он не спешил с ответом – понимал, что слова сейчас могут только подлить масла в огонь.
– Я не говорю, что ты обязан, – сказал он наконец спокойно. – Но ребёнок… Он ведь ни в чём не виноват. И, знаешь, слухи – это штука опасная. Люди склонны верить тому, что им удобнее.
Игнат хмыкнул, провёл рукой по волосам.
– А насчёт слухов – я предупреждал, – произнёс он с холодной уверенностью. – Ещё тогда, много лет назад. Говорил ей: если начнёшь играть в эти игры, я перестану помогать. Всё по закону – пускай подает на алименты, будем разбираться официально. Раз уж она предпочитает жаловаться подружкам, выставляя меня монстром.
– Может, стоит попробовать поговорить? – осторожно предложил Евгений Борисович. – Не с ней, так с ним. Ребёнок растёт, и рано или поздно начнёт задавать вопросы.
Игнат резко повернулся к начальнику. В его взгляде мелькнуло что‑то неуловимое – то ли боль, то ли злость, то ли просто усталость.
– Поговорить? – переспросил он тихо. – О чём? О том, что его мать решила устроить свою жизнь, не считаясь ни с моими планами, ни с реальностью? О том, что он теперь живёт в новой семье, где, видимо, ему внушают, что я – злодей? Нет. Я сделал свой выбор тогда, и он остаётся в силе.
Евгений Борисович кивнул, не настаивая. Он понимал, что любые слова сейчас будут лишними. Иногда люди настолько укрепляются в своей позиции, что даже самые разумные доводы разбиваются о стену обиды и разочарования.
– Ладно, – сказал он мягко. – Это твоя жизнь, твои решения. Но помни: дети… они не виноваты в ошибках взрослых.
Игнат промолчал. Он снова уставился в окно, где за стеклом проплывали чужие судьбы, чужие радости и печали. А где‑то там, за пределами этого кабинета, растёт мальчик, который считает его ужасным человеком. Но этого уже не изменить…
************************
С тех пор как состоялся тот непростой разговор с начальником, жизнь Игната шла своим чередом. Работа отнимала много сил, но он привык – рутина помогала не думать о том, о чём думать не хотелось. Одно из таких “нежелательных” размышлений касалось алиментов.
Теперь Игнат платил что‑то около пяти тысяч в месяц. Сумма казалась смехотворной по сравнению с тем, что он отдавал раньше – в шесть раз больше. Но правила изменились. После того как Лариса начала распространять слухи, Игнат твёрдо решил: никаких добровольных выплат сверх официального минимума. Всё строго по закону.
Когда он в первый раз перевел положенную сумму, Лариса позвонила, вся дрожа от возмущения:
– Ты что творишь?! Это же копейки! Ребёнку на обеды в школе не хватит!
Игнат даже не повысил голос – говорил спокойно, будто обсуждал рабочий вопрос:
– Теперь только так. Официально. Через суд. Всё по документам.
– Но ты же раньше сам больше давал! – не унималась Лариса. – Что изменилось?
– Изменилось то, что ты решила всем рассказывать сказки про злого отца, – ответил он ровно. – Я предупреждал: начнёшь болтать – буду платить по минимуму. Вот и всё.
Лариса ещё что‑то кричала в трубку, но Игнат уже не слушал. Он положил телефон на стол и уставился в монитор. Внутри было пусто – ни злости, ни сожаления. Только холодная уверенность: он поступил правильно.
С тех пор Лариса пыталась возмущаться при каждой встрече – случайно сталкиваясь с Игнатом у подъезда или в магазине, она бросала колкие фразы, пыталась вызвать на конфликт. Но он лишь молча кивал и проходил мимо. Слова больше не имели веса.
Иногда, оставаясь наедине с собой, Игнат задумывался: а правильно ли он поступил? Ведь ребёнок действительно ни в чём не виноват… Но тут же вспоминал, как Лариса, не посоветовавшись, изменила их общую жизнь, как теперь выставляла его злодеем перед всеми знакомыми, как сын – тот самый мальчик, которого он едва знал – смотрел на него с вызовом, с ненавистью…
– Сама виновата, – мысленно повторял Игнат. – Языком трепать меньше нужно было…
