В небольшой деревне, где каждый знал друг друга с детства, все только и говорили что об Ане. Подружки собирались по вечерам и, стараясь не показывать своего раздражения, обсуждали её удачу. В глазах некоторых читалась самая настоящая чёрная зависть – та, что жжёт изнутри и не даёт спокойно спать по ночам.
– Ну надо же, – вздыхали они, переглядываясь, – такого жениха отхватила!
И правда, жених у Ани был что надо! Высокий, статный, с умными глазами и обходительными манерами. А главное – городской. Это слово в деревне звучало как заклинание, обещающее другую жизнь: чистые улицы, многоэтажные дома, магазины с яркими витринами, кинотеатры и кафе. Подруги понимали: стоит Ане выйти за него – и она навсегда покинет эти пыльные дороги, серые избы и бесконечные поля.
– Заживёт припеваючи, – говорили они с горечью, – будет ходить в модных платьях, ездить на такси, а мы тут останемся…
Родители Ани были искренне рады за дочь. Будущий зять оказался не просто красивым парнем – он сразу показал себя человеком дела. За пару месяцев он оплатил в их старом доме отличный ремонт: им заменили скрипучие половицы, покрасили стены, поставили новые окна… А потом, словно в сказке, Стас пригнал к воротам новенькую машину – вручил ключи и сказал:
–Это вам, чтобы было удобнее ездить в город.
Отец Ани, обычно сдержанный на эмоции, хлопал его по плечу и повторял:
– Ну, сынок, ну молодец!
А мать только улыбалась, вытирая слёзы радости: наконец-то дочь попадёт в надёжные руки, будет счастлива, не будет знать нужды.
Но была в деревне одна женщина, которая не разделяла всеобщего восторга. Баба Шура, сухонькая старушка с пронзительным взглядом, слыла среди односельчан чуть ли не ведьмой. Она сидела у окна, опершись на костлявые руки, и пристально смотрела на внучку. Аня порхала по комнате, то и дело подбегая к зеркалу, поправляя локоны и улыбаясь своему отражению. В глазах девушки светилось такое счастье, что сердце старушки сжималось от недоброго предчувствия.
– Не пара он тебе, – тихо, почти шёпотом произнесла бабушка, покачав седой головой. – В слезах утонешь, коль не одумаешься.
Аня на мгновение замерла, но тут же обернулась с лёгкой усмешкой:
– А кто, по‑твоему, мне пара? – спросила она, продолжая прихорашиваться. Нанесла капельку духов на запястья, чуть повернула голову, оценивая профиль в зеркале.
Бабушка медленно подняла взгляд, в её глазах читалась тихая, глубокая печаль:
– На Ваню посмотри, с соседней улицы. Парень работящий, добрый. Он всю жизнь будет тебя на руках носить.
Девушка рассмеялась, легко и беззаботно, словно бабушка сказала что‑то невероятно смешное:
– Не говори глупостей, ба, – закатила глаза Аня, удивляясь выбору старушки. – Что он мне дать может? Всего лишь тракторист. А Стас… Стас – это другое дело. Он будет работать на фирме у отца, а со временем и сам встанет директором. У нас будет квартира в городе, машина, путешествия…
Бабушка молча смотрела на внучку, и в её взгляде смешались боль и беспомощность. Она хотела сказать ещё что‑то, но слова застряли в горле. Вместо этого она лишь тихо вздохнула, опустив плечи:
– Счастье, деточка, не в машинах и квартирах…
Но Аня уже не слушала. Она подхватила сумочку, ещё раз окинула себя взглядом в зеркале и, чмокнув бабушку в морщинистую щёку, выбежала за дверь – навстречу своему блестящему будущему, как ей казалось. А старушка осталась сидеть у окна, глядя вслед убегающей внучке и шепча себе под нос:
– Ох, доченька, лишь бы не пришлось потом слёзы горькие лить…
Несколько раз баба Шура пыталась образумить внучку, но всегда слышала лишь одно:
– Я всё уже решила. Свадьба через два месяца – и точка. Не собираюсь упускать единственный шанс нормально устроиться в жизни! Мне пора, Стасик ждёт.
Баба Шура медленно поднялась со скамьи, её движения были неторопливыми, но в них чувствовалась внутренняя напряжённость. Она шагнула к Ане, протянула руку, будто хотела коснуться её плеча, но так и не решилась:
– Ох и дурочка ты у меня, – горестно покачала она головой, и в её голосе смешались печаль и беспомощность. – Советов добрых не слушаешь, всё по‑своему делаешь. Поймёшь потом, как ошибалась, да будет поздно.
Аня замерла в дверях, на секунду задержав взгляд на старушке. В её глазах промелькнуло что‑то неуловимое – то ли сомнение, то ли тень тревоги, – но она тут же отогнала эти мысли.
– Ба, ты просто не понимаешь, – мягко, но уверенно сказала она. – Это мой выбор. Мой шанс.
Она шагнула за порог, легко сбежала по ступенькам и, помахав рукой на прощание, направилась к калитке. Баба Шура осталась стоять на крыльце, глядя вслед удаляющейся фигуре. Ветер шевелил её седые волосы, а в глазах застыла невысказанная тревога. Она тихо прошептала себе под нос, словно обращаясь к невидимому собеседнику:
– Лишь бы не пришлось потом слёзы лить… Лишь бы не пришлось…
***********************
Аня стояла в центре зала, окружённая вихрем белоснежных кружев и восторженных взглядов. Ей казалось, что она попала в сказку! Шикарное белое платье, достойное настоящей принцессы, мягко струилось по фигуре, а в волосах переливалась изящная диадема. Вокруг – дорогой ресторан с хрустальными люстрами, столы, украшенные цветами, и море гостей, которые улыбались, поднимали бокалы и искренне радовались за новую семью.
Она крутила в пальцах бокал с шампанским, ловила восхищённые взгляды подруг и тётушек, и сердце замирало от счастья. Всё было именно так, как она мечтала: музыка, смех, тёплые поздравления. Только одно нарушало эту идиллию – Стас. Он ходил по залу какой‑то хмурый, отстранённый, будто находился здесь не по своей воле.
Аня незаметно подошла к нему, чуть наклонилась и тихо спросила:
– Что‑то случилось?
Стас обернулся, на секунду задержал на ней взгляд, потом вымученно улыбнулся:
– Не бери в голову, детка. Устал. Не очень люблю такую толпу.
Она кивнула, но в душе шевельнулось лёгкое беспокойство. Однако радость от праздника быстро заглушила тревожные мысли. Аня снова расцвела улыбкой, взяла его за руку:
– А у меня для тебя есть сюрприз! – её голос звенел от счастья. – У нас будет малыш. Ты рад?
Стас замер. На долю секунды в его глазах промелькнуло что‑то резкое, почти злобное, но он тут же натянул на лицо дежурную улыбку:
– Очень.
Слова прозвучали сухо, сквозь зубы. Он бросил короткий, полный раздражения взгляд в сторону своих родителей, сидевших за главным столом. Если бы не они, он бы сейчас здесь не сидел, не слушал эти лживые поздравления, не носил этот неудобный костюм!
Ещё полгода назад всё было просто: вечеринки, друзья, беззаботная жизнь. Но отец поставил жёсткое условие:
– Хочешь и дальше получать деньги – остепенись. Найди приличную девушку, женись, покажи, что повзрослел.
И Стас выбрал Аню – милую, доверчивую, из деревни, куда он попал по чистой случайности. Думал, что она будет тихо сидеть дома, не мешать ему жить так, как он хочет. А теперь – свадьба, беременность… Всё шло не по его плану!
Он снова посмотрел на Аню. Она светилась от счастья, что‑то радостно рассказывала подругам, её глаза блестели. Стас глубоко вздохнул, попытался собраться. Надо держать лицо. Пока надо.
Аня стояла посреди праздничного зала, всё ещё держа в руках бокал с шампанским, и смотрела на Стаса с растерянностью во взгляде. Она не понимала, что именно сказала не так. Ведь новость о ребёнке должна была обрадовать его – она так мечтала об этом моменте, представляла, как он обнимет её, как в глазах вспыхнет искренняя радость. Может, стоило подождать и сказать ему наедине? Но она просто не смогла удержаться – счастье переполняло её, хотелось кричать об этом всему миру, делиться своей радостью с каждым.
Стас резко отодвинул стул, встал и пробормотал что‑то про свежий воздух. Аня проводила его взглядом, чувствуя, как в груди зарождается тревожное покалывание. Гости вокруг продолжали веселиться, звучать музыка, кто‑то смеялся за соседним столом, но для неё весь мир будто замер в ожидании.
Через пару минут Стас вернулся. В руках он держал большой букет белоснежных роз – таких же чистых и нежных, как её свадебное платье. Он подошёл ближе, слегка улыбнулся, но в глазах всё ещё читалась напряжённость.
– Извини, если расстроил. Я и правда рад, – произнёс он, протягивая ей цветы.
Аня взяла букет, вдохнула тонкий аромат лепестков, и на секунду ей показалось, что всё снова хорошо. Она улыбнулась, прижала цветы к груди:
– Спасибо… Я просто хотела, чтобы ты узнал первым.
Стас кивнул, но взгляд его снова скользнул в сторону главного стола. Там, среди гостей, сидела его мать – прямая, собранная, с холодным, оценивающим взглядом. Она будто сканировала каждое его движение, каждое слово, и это не давало ему расслабиться ни на секунду.
– “Что ещё я мог сказать?” – пронеслось у него в голове. Показать недовольство – значило бы подписать себе приговор. Мать и так была на грани: после той истории с дочерью её лучшей подруги всё пошло наперекосяк. Он тогда не думал о последствиях – просто очередная интрижка, мимолетное увлечение. А она взяла и нажаловалась, устроила скандал, и теперь его жизнь словно висела на волоске.
Он снова посмотрел на Аню. Она улыбалась, нюхала розы, и в её глазах светилась такая искренняя, безмятежная радость, что ему на секунду стало стыдно. Но он тут же отогнал это чувство. Сейчас главное – держать лицо, играть роль счастливого мужа. По‑другому просто нельзя.
Первое время Стас действительно старался. Он помнил, что от него ждут образцового поведения, и играл роль примерного мужа – пусть и сквозь зубы. Приходил домой не слишком поздно, иногда даже приносил Ане цветы или шоколадку, вежливо интересовался её делами. Правда, каждый такой добрый жест давался ему с трудом. Аня, наивная и счастливая, принимала это за чистую монету – ей казалось, что они строят настоящую семью.
Но внутри Стас закипал. Его раздражало в жене буквально всё: как она разговаривает слишком громко по телефону с мамой, как оставляет чашки на столе, как бесконечно переставляет вещи в квартире, чтобы было уютнее. Он стискивал зубы, когда она с обожанием заглядывала ему в глаза, ожидая похвалы или ласкового слова. Он‑то знал: это не любовь, а просто вынужденная мера.
А потом родился сын. Стас надеялся, что ребёнок как‑то всё изменит, что отцовство придаст его жизни новый смысл. Но вышло наоборот.
Новорождённый кричал почти круглосуточно. То колики, то мокрый подгузник, то просто поплакать для настроения. Стас не высыпался, ходил с красными глазами, злился на всё подряд. Няню нанимать не хотелось – лишние траты, да и мать сразу начнёт выступать, мол, ни на что не способны. Аня, измученная бессонными ночами, всё равно пыталась улыбаться мужу, спрашивала, как его день, предлагала помочь с ужином. Но он только отмахивался:
– Не до тебя сейчас.
Работа под началом отца стала последней каплей. Каждый день – одни и те же нравоучения, контроль, намёки на то, что “ты ещё не заслужил доверия”. Стас чувствовал себя подростком, которого вечно держат на коротком поводке. А ведь он уже взрослый мужчина! Но без отцовских денег – никто.
И он сорвался.
Сначала это были редкие посиделки с друзьями, потом – вечера в баре, затем – ночи неизвестно где. Алкоголь приглушал раздражение, давал иллюзию свободы. Стас всё реже появлялся дома, всё чаще возвращался под утро, с запахом сигарет и чужого парфюма.
В один из таких вечеров он пришёл особенно пьяным. Аня, только уложившая сына, сидела на кухне с чашкой чая, надеясь, что муж хотя бы сегодня не будет скандалить. Но Стас, едва переступив порог, начал кричать.
– Ты вообще понимаешь, во что превратила мою жизнь?! – его голос дрожал от злости. – Вечно ноешь, ничего не умеешь, только требуешь! Ребёнок орёт круглые сутки, квартира как приют для бездомных, а ты… Ты даже нормально приготовить не можешь!
Аня замерла. Она хотела что‑то сказать, оправдаться, но слова застревали в горле. Вместо этого она просто смотрела на него, широко раскрыв глаза, а в них медленно копились слёзы.
– Я хотел тихую, неприметную девушку, лишь бы родителей успокоить! А тут ты! Лезешь со своей любовью! – продолжал Стас, размахивая руками. – Всё не так, всё не то! Ты не та, кого я хотел!
Он выкрикивал одно обвинение за другим: за беспорядок, за отсутствие карьеры, за “вечную усталость”, за то, что она “привязала его ребёнком”. Аня слушала, и внутри у неё что‑то ломалось. Это был не её Стас! Не тот, кто улыбался на свадьбе, не тот, кто держал её за руку в роддоме… Перед ней стоял чужой, злой человек, которого она не узнавала.
Когда он наконец выдохся и рухнул на диван, Аня тихо спросила:
– Что ты хочешь от меня?
Стас лишь хмыкнул:
– А что ты можешь? Ничего.
Она осталась сидеть на кухне до рассвета, глядя в одну точку. В голове крутились одни и те же вопросы:
Уйти? Но куда? У неё нет ни образования, ни работы, ни сбережений. А на руках – грудной ребёнок, который нуждается в ней каждую минуту.
Остаться? И каждый день терпеть эти унижения, видеть ненависть в глазах человека, которого она любила? Знать, что он терпит её только из‑за денег отца?
Аня закрыла лицо руками. Впервые за долгое время она почувствовала себя совершенно одинокой.
Перед Аней стоял тяжёлый, мучительный выбор – такой, от которого зависела вся её дальнейшая жизнь. В голове снова и снова всплывали бабушкины слова: “Не пара он тебе… В слезах утонешь, коль не одумаешься”. Раньше она отмахнулась от них, как от назойливой мухи, – казалось, бабушка просто не понимает, как ей повезло. Теперь же эти предупреждения звучали в памяти с горькой ясностью. Но признать ошибку, вернуться в деревню с опущенной головой… Нет, гордость не позволяла.
И Аня решила терпеть.
Сначала ей казалось, что это временно – Стас перебесится, вернётся к семье, поймёт, что погорячился. Она убирала квартиру, готовила его любимые блюда, ждала по вечерам с ужином. Но с каждым днём надежда таяла.
Стас, почувствовав её безмолвное смирение, словно сорвался с цепи. Дома он почти не появлялся. А если и приходил, то не один – в сопровождении эффектных девушек, которые оглядывали квартиру с пренебрежительной улыбкой, а на Аню смотрели как на прислугу. Они громко смеялись, заказывали еду, разбрасывали вещи, а она молча убирала за ними, стараясь не попадаться на глаза.
Каждый вечер, когда за ними закрывалась дверь, Аня запиралась в ванной и плакала. Тихо, беззвучно, чтобы не разбудить сына, который спал в соседней комнате. Она перестала краситься, сменила яркие платья на бесформенные свитера, почти не выходила из дома. Из весёлой, сияющей девушки, которая когда‑то кружилась перед зеркалом в свадебном платье, она превратилась в серую тень – незаметную, тихую, будто и вовсе несуществующую.
Шли годы. Ничего не менялось.
На людях Аня по‑прежнему старалась улыбаться. Надевала аккуратную одежду, делала причёску, отвечала на вопросы: “Всё хорошо, спасибо. Стас много работает, но мы справляемся”. Никто не догадывался, что за этой улыбкой – бессонные ночи, стыд, одиночество…
Однажды она получила сообщение от сестры: бабушка празднует 90‑летие и хочет её видеть. Нужно ехать. Это был не просто повод – это был шанс. Шанс увидеть родные места, вдохнуть запах свежескошенной травы, услышать знакомый голос. И, может быть, найти в себе силы что‑то изменить.
Аня долго собиралась. Выбрала светлое платье, которое хоть немного освежало лицо, аккуратно уложила волосы. Перед выходом посмотрела на себя в зеркало и едва узнала: в глазах – усталость, в улыбке – натянутость. Но это не имело значения. Сегодня она поедет домой.
Баба Шура сидела у окна в своём доме, сложив на коленях натруженные руки. Когда Аня вошла, старушка медленно подняла глаза – и в этом взгляде было столько невысказанной боли и понимания, что у Ани сжалось сердце. Старушка ничего не говорила, только смотрела, будто видела насквозь всю её боль, все те годы молчаливых слёз и притворных улыбок. И от этого молчания становилось ещё тяжелее – ведь оно означало: да, всё именно так плохо, как она и боялась.
В комнату впорхнула младшая сестра Ани – весёлая, румяная, с бантом в волосах. Она обняла Аню, закружилась с ней по комнате:
– Анечка! Ну наконец‑то приехала! Как же я соскучилась! – Потом вдруг остановилась, оглядела сестру с ног до головы и удивлённо спросила: – А что же ты одна приехала? Без мужа, без сына?
Аня невольно вздрогнула. Она заранее прокручивала в голове этот разговор, но всё равно не нашла подходящих слов. Она опустила глаза, принялась нервно поправлять край платья:
– Стас занят… Он много работает, готовится перенять дела у отца. А Миша… Миша в школе. Это очень хорошая частная школа, с дисциплиной у них всё строго. Сейчас как раз важный период – контрольные, дополнительные занятия…
Она говорила быстро, сбивчиво, стараясь не смотреть сестре в глаза. В голове крутилось: “Только бы не спросила подробности. Только бы не стала расспрашивать”.
Рая вздохнула, ничуть не уловив напряжения в голосе Ани:
– Жаль. Так хотелось посмотреть на твоего красавчика! Говорят, он такой стильный, прямо как из журнала. Тебе ведь так повезло! Живёшь в городе, не работаешь… Наверное, муж тебя очень любит, да?
Аня почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Она попыталась улыбнуться, но губы не слушались. В горле встал ком – такой большой, что трудно было дышать. Она кивнула, выдавив из себя:
– Да, конечно. Любит.
Слова прозвучали фальшиво, но сестра, увлечённая своими мыслями, этого не заметила. Она продолжала щебетать о том, как здорово, наверное, жить в большом городе, ездить на такси, ходить по ресторанам, иметь возможность покупать всё, что захочешь.
Баба Шура по‑прежнему молчала. Только пальцы её, лежавшие на коленях, слегка сжались, выдавая внутреннее напряжение. Она знала правду – ту, которую Аня так старательно прятала за вежливыми фразами и натянутыми улыбками. И от этого молчания, от этого понимающего взгляда становилось ещё страшнее: ведь если даже родная сестра не видит, не понимает, то как же ей, Ане, найти в себе силы что‑то изменить?
Аня судорожно вздохнула, сжимая пальцами край платья. Шум праздника, смех гостей, звон бокалов – всё вдруг стало невыносимо громким, давило на виски, не давало дышать. Она пробормотала что‑то невнятное, извиняясь перед соседками по столу, и поспешно встала. Нужно выйти, срочно, пока никто не заметил, как дрожат её руки и как наворачиваются слёзы на глаза.
Она почти выбежала на улицу. Вечерний воздух, прохладный и свежий, обдал лицо, и Аня глубоко, судорожно вдохнула. Оперлась на забор, закрыла глаза, пытаясь унять бешеное сердцебиение.
– Только бы никто не вышел следом, – думала она. – Только бы не спросили, что случилось.
– Аня? Это ты?
Голос прозвучал так неожиданно, что она вздрогнула. Медленно обернулась.
В нескольких шагах от неё стоял Ваня. Рядом с ним – хрупкая девушка с округлым животиком, явно ждущая ребёнка. Ваня обнимал её за плечи, и в этом жесте было столько тепла и заботы, что у Ани перехватило дыхание.
– И правда, ты! – Ваня улыбнулся по‑доброму, без тени обиды или упрёка. – Давно не виделись.
Аня заставила себя улыбнуться в ответ. В его глазах больше не было того всепоглощающего обожания, которое когда‑то льстило ей, заставляло чувствовать себя особенной. Теперь в его взгляде – спокойствие, уверенность, тихая радость. И это ранило сильнее, чем если бы он смотрел с горечью или злостью.
– Познакомься, это Света, моя жена, – представил он, слегка прижимая девушку к себе.
– Очень приятно, – выдавила Аня, натягивая на лицо вежливую улыбку. – Рада за тебя. Вижу, ты нашёл свою любовь.
Слова звучали фальшиво, но она не могла иначе. Внутри всё сжималось от острой, щемящей тоски.
– Прости, – добавила она, стараясь говорить ровно. – Меня бабушка ждёт. Поговорим потом, ладно?
Она развернулась и сделала несколько шагов прочь, но не выдержала – обернулась.
Ваня и Света стояли там же, о чём‑то тихо переговариваясь. Ваня нежно провёл рукой по её волосам, а она засмеялась, прикрыв рот ладонью. В этом простом, будничном жесте было столько счастья, столько тепла, что у Ани задрожали губы.
Ей было невыносимо трудно смотреть на них. На эту тихую, настоящую любовь, на заботу, на будущее, которое они строили вместе. Особенно теперь, когда она ясно поняла: на месте Светы могла быть она сама. Именно её Ваня мог бы так бережно обнимать, именно ей шептать что‑то ласковое, именно её целовать с такой нежностью.
Но было уже слишком поздно.
Она медленно пошла прочь, чувствуя, как в груди разрастается тяжёлая пустота. Праздник, дом, гости – всё это осталось где‑то далеко, за пределами её мира, который вдруг сузился до размера одного горького осознания: она сама выбрала этот путь. И теперь придётся идти по нему до конца…
