Лариса разглядывала квитанцию, найденную в кармане куртки мужа. Восемнадцать тысяч.
Почти месячная зарплата мужа. Дата — прошлая пятница, когда он якобы задержался на работе.
— Лар, ты чего такая бледная? — Свекровь Зинаида Петровна вошла на кухню, неся сумки с черемушкинского рынка. — Опять небось шоколад жрала вместо обеда?
— Зина, посмотрите. — Лариса протянула бумажку. — Откуда у Олега такие деньги?
Свекровь нахмурилась, приблизив квитанцию к глазам.
— Антикварная лавка на Арбатской. Ну и что? Может, икону приобрел для дома. Он же на курсы реставрации ходит.
— За восемнадцать тысяч?
— А че ты удивляешься? — Зинаида Петровна поставила сумки на стол, достала пакет с яйцами. — Небось на себя тратишь больше. Вон, помада новая. Сколько отвалила?
— Триста.
— Вот именно! А мужу на увлечение пожалела?
Лариса не стала спорить, свекровь всегда находила повод её упрекнуть во всём.
Будто забыла, что именно Лариса тянула семью последние полгода, когда на заводе зарплату месяцами не платили.
Семилетний Гриша вбежал в кухню, размахивая тетрадкой.
— Мам, смотри! Пятерка по математике!
— Молодец, солнышко. — Лариса обняла сына, зарылась лицом в его светлые волосы, пахнущие мылом. — Папа обрадуется.
— А где папа?
— На курсах. Скоро придет.
Олег увлекся реставрацией икон три месяца назад.
Курсы вел какой-то монах из Троице-Сергиевой лавры, занятия проходили в подвале Дома культуры на Соколе.
Муж рассказывал, как снимают старый лак, как восстанавливают утраченные фрагменты, какие краски использовали мастера XVIII века.
Приходил поздно, пропах олифой и скипидаром, глаза горели.
— Ларис, ты представляешь, сегодня нам показали Владимирскую Божию Матерь шестнадцатого века! Отец Никодим говорит, у меня талант. Может, брошу завод, займусь этим серьезно.
Лариса радовалась. Хоть какая-то отдушина у человека.
На заводе задыхался — то простой, то сокращения. А тут вдруг ожил, стал другим. Даже бросил курить.
Но потом начались странности.
Олег купил дорогую импортную куртку — коричневую кожаную, какие носили челноки. Четыре с половиной тысячи отдал.
— Витя, откуда деньги? — спросила Лариса.
— Премию дали за перевыполнение плана.
— Какую премию? Ты же говорил, на заводе вообще не платят.
— Ну, вот выплатили немного. — Олег отвернулся к окну. — Не допрашивай, пожалуйста.
Еще стал следить за собой. Начал брызгаться одеколоном «Дракар», который продавали в палатках возле метро по триста за флакон.
Раньше пользовался дедовским «Шипром», а тут вдруг начались понты.
— Витька наш франтом стал, — хихикнула как-то подруга Ксюша, когда они пили чай на кухне. — Не иначе баба завелась.
— Да брось ты, — отмахнулась Лариса. — Он же на курсах пропадает. Там одни монахи и старушки.
— Ага, старушки. — Ксюха прищурилась, закуривая «Венти». — Лар, ты чего наивная такая? Мужики всегда врут про свои увлечения. У меня Сережка тоже говорил, что на рыбалку ездит. А сама знаешь чем закончилось.
Ксюшин муж полгода назад съехал к парикмахерше, бросив жену с двумя детьми.
Теперь подруга одна крутилась, торговала китайскими шмотками на Черкизовском рынке.
— У нас не так, — возразила Лариса, но сомнение уже закралось.
Вечером она решила проверить. Дождалась, когда Олег ушел в ванную, и открыла его барсетку.
Записная книжка, права, пропуск на завод. Ничего подозрительного.
Но под подкладкой нащупала сложенный листок.
Развернула — адрес. «Антикварная мастерская «Образ». Арбатская, 28. Вторник, четверг, суббота. 19:00».
Та самая лавка из квитанции.
Значит, не на курсах он пропадает.
В субботу Лариса отвела Гришу к свекрови и позвонила Ксюхе.
— Поедешь со мной?
— Куда?
— Проследить за мужем.
— О, это я люблю! — Ксюша захихикала. — Детектив!
Они сидели в Ксюшиных «Жигулях» напротив дома на Арбатской.
Шел мокрый снег, на дворе стоял ноябрь, хмурый и слякотный.
Город утопал в грязи, машины месили лужи, прохожие кутались в куртки и плащи.
— Гляди, твой идет! — Ксюха ткнула пальцем в ветровое стекло.
Олег шел по тротуару в той самой кожаной куртке, в руках нес пакет. Зашел в подворотню старого дома.
— Пошли за ним?
— Подожди. — Лариса вцепилась в ручку двери. — Дай посмотрю, что там.
Они вышли из машины, прошли через арку. Внутреннее дворик, заваленный гаражами-ракушками, пахнущий мазутом и кошачьей мочой.
Справа — дверь с вывеской «Мастерская «Образ». Окно светилось теплым желтым светом.
Лариса подошла, заглянула.
Маленькое помещение, заставленное стеллажами с книгами и иконами. За столом сидел Олег.
Напротив — женщина лет тридцати пяти, рыжая, в сером свитере, худая, красивая. Перед ними на столе лежала старинная книга в окладе.
— Витюша, это евангелие восемнадцатого века, — услышала Лариса сквозь приоткрытое окно. — Оклад серебряный, ручная работа. Для мамы в больницу. Она очень верующая, попросила.
— Вера, я рад, что смог помочь.
— Ты столько денег потратил.
— Не думай об этом. — Олег взял женщину за руку. — Главное, чтобы твоей маме полегчало.
— Ты такой добрый. — Вера улыбнулась, глаза увлажнились. — Когда мы наконец сможем быть вместе?
— Скоро. Я обещаю. До Нового года разведусь.
Ларису словно током прошибло. Она отшатнулась от окна, упершись спиной в холодную кирпичную стену.
— Ну что, видела? — Ксюха обняла подругу за плечи. — Пошли отсюда. Замерзнешь еще.
Они вернулись в машину. Лариса сидела молча, глядя в запотевшее стекло. Внутри всё оборвалось, опустело.
— Гн*д*, — выдохнула Ксюха, затягиваясь. — Прямо как мой Серега. Тоже разводился собирался, тоже деньги на бабу тратил. Лар, ты его сегодня прижми. Пусть признается.
— Да.
Дома Лариса уложила Гришу спать, накрыла на стол.
Картошка с тушенкой из банки, соленые огурцы.
Свекровь ушла к себе в комнату, хлопнув дверью — она обиделась, что Лариса не взяла ее с собой на встречу с подругами.
Олег вернулся в одиннадцатом часу веселый и румяный.
— Ларис, привет! Как дела? Гришка спит?
— Спит. Садись ужинать.
Он сел, начал накладывать картошку.
— Сегодня отец Никодим показывал нам технику левкаса. Это такой грунт под икону. Мел с животным клеем замешивается. Интересно очень.
— Вить, а сколько стоит старинное евангелие?
Муж замер с вилкой на полпути ко рту.
— Какое евангелие?
— Ну, старинное. В серебряном окладе.
— Откуда я знаю? — Он опустил вилку. — Зачем тебе?
— Просто интересно. Вот, например, ты купил на прошлой неделе такое. За восемнадцать тысяч.
Олег побледнел.
— Лариса, откуда ты знаешь?
Муж закрыл лицо руками, затравленно выдохнул.
— Это не то, что ты подумала. Она… Вера преподает на курсах. Мы просто подружились. У неё мать при смерти, рак последней стадии. Попросила купить евангелие в больницу. Я не мог отказать.
— Отдал деньги чужой женщине. Пока я деньги экономлю на себе, чтобы сын всегда был сыт.
— Ларис, я верну!
— Заткнись. — Она встала из-за стола. — Я слышала ваш разговор.
Олег вскочил, попытался обнять жену, но она отстранилась.
— Прости меня. Это всё глупость, понимаешь? Вера мне голову задурила, говорила, что мы родственные души, что только она меня понимает. А я повелся. Но я люблю тебя! И Гришку люблю!
— Так люби дальше. Издалека.
— Наташа, ну дай мне шанс!
— Меня зовут Лариса! — крикнула она. — Ты даже это забыл!
Свекровь выглянула из комнаты, в бигудях и стареньком халате.
— Чего орете? Ребенок спит!
— Зина, идите к себе, — устало попросила Лариса.
— Вот видите, — свекровь ткнула пальцем в невестку, — я же говорила, что она его доведет! Всё ему не так, всё не угодит!
— Мама, не надо, — Олег взял мать за плечи, развернул к двери. — Иди спать, пожалуйста.
Ночью Лариса не сомкнула глаз. Лежала, глядя в потолок, слушая, как сопит в соседней комнате сын.
Утром собрала вещи. Две сумки с одеждой, Гришкины игрушки, документы.
— Мам, а куда мы едем? — спросил Гриша, когда они спускались по лестнице пятиэтажки.
— К бабушке. В Т.
— Надолго?
— Навсегда, сынок.
Олег выскочил на лестничную площадку, босиком, в трениках.
— Ларис, не уходи! Прошу тебя!
Она обернулась.
— Оставайся со своей новой знакомой. Раз у вас родственные души.
— Я с ней порву! Сегодня же!
— Не надо. Живите счастливо. А мы как-нибудь сами.
Такси, вокзал, электричка.
Город уплывал за окном — грязный, слякотный, чужой.
Гриша уткнулся матери в плечо, всхлипывал тихонько.
Лариса гладила его по волосам и смотрела на проносящиеся мимо девятиэтажки, гаражи, торговые палатки.
В Т. их встретила мать, прижала к себе обоих.
Они вошли в старый деревянный дом, пахнущий пирогами и топленым молоком.
Здесь не было ни курсов реставрации, ни антикварных лавок, ни чужих рыжих женщин с больными матерями.
Только покой, тишина и возможность начать всё заново.
