Тамара сидела на кухне и перебирала фасоль, когда муж вошёл с какой-то решительностью в походке. За тридцать пять лет совместной жизни она научилась определять его настроение по звуку шагов.
— Нам надо поговорить, — произнёс Владимир, усаживаясь напротив.
— О чём? — не поднимая глаз от миски, спросила женщина.
— О нас. О том, что между нами ничего не осталось.
Тамара замерла. Фасолина выскользнула из пальцев и покатилась по столу.
— Ты о чём?
— Я хочу развод.
Слова повисли в воздухе. Мужчина сидел прямо, словно произнёс что-то обыденное.
— С ума сошёл? — наконец выдавила она.
— Наоборот. Впервые трезво мыслю. Мы живём как соседи. Когда в последний раз у нас был нормальный разговор?
— Вчера говорили про дачу.
— Про картошку и крышу — это не разговор. Это хозяйственные вопросы.
Тамара встала, включила чайник. Руки дрожали, но она старалась не показывать растерянность.
— И чего тебе не хватает? Дом полная чаша, дети выросли, внуки есть.
— Именно. Дети выросли. Нас больше ничего не связывает.
— Как не связывает? А совместное имущество? А прожитые годы?
— Имущество поделим. А прожитые годы — это прошлое.
Мужчина говорил спокойно, будто планировал эту речь заранее.
— У тебя кто-то есть?
— Нет. Просто устал от этого быта, от этой серости. Хочу пожить для себя.
Тамара села обратно за стол. Чайник закипел, но никто не обратил внимания на его свист.
— Для себя? А кто тебе готовил, стирал, за здоровьем твоим следил все эти годы?
— Ты делала это не для меня, а потому что так положено жене. По привычке.
— Значит, я тебе больше не нужна?
— Мы друг другу не нужны. Признай честно — когда я прихожу домой, ты радуешься?
Женщина задумалась. Действительно, когда звучали его шаги в прихожей, она не испытывала восторга. Скорее автоматически прикидывала: ужин готов, рубашка поглажена, что ещё нужно сделать.
— Но это нормально после стольких лет.
— Для тебя нормально. А я не хочу доживать в таком режиме.
— И что дальше? Квартиру продавать будем?
— Я съеду пока в родительскую квартиру.
Владимир встал, словно дело решённое.
— Подожди. А если я не соглашусь на развод?
— Соглашайся или нет — это ничего не изменит. Я уже всё решил.
В следующие дни муж стал собирать вещи методично и спокойно. Тамара металась между попытками переубедить его и приступами злости. То умоляла, то обвиняла в эгоизме.
— Тридцать пять лет коту под хвост, — говорила она подругам. — Только пенсия пришла, думала, наконец-то отдохнём вместе.
— А он что отвечает? — интересовалась соседка Лидия.
— Что отдыхать с человеком, которого не любишь, — мучение.
— Не любит? После стольких лет?
— Говорит, никогда особо и не любил. Женился по расчёту, а потом дети пошли.
Через месяц Владимир съехал в двухкомнатную квартиру на другом конце города, которая перешла к нему по наследству от родителей, она давно пустовала. Тамара осталась одна в трёхкомнатной, где каждый предмет напоминал о совместной жизни. Поначалу женщина ощущала облегчение — никто не требовал ужин к определённому часу, можно было смотреть любимые передачи.
Но постепенно тишина стала давить. Особенно по вечерам, когда раньше они с мужем обсуждали прошедший день или планы на завтра.
Владимир звонил редко, только по необходимости. Голос у него был бодрый, даже весёлый.
— Как дела? — спрашивала Тамара.
— Отлично. Записался в спортзал, хожу в театр. Живу полной жизнью.
— А я ничего не делаю.
— Так найди себе занятие. Ты же свободная теперь.
Но в шестьдесят лет начинать новую жизнь казалось невозможным. Подруги жалели, дети осуждали отца, но жизнь от этого легче не становилась.
А потом случилось то, чего никто не ожидал.
Владимир попал в больницу. Инсульт, средней тяжести. Врачи сказали — жить будет, но реабилитация нужна длительная.
Тамара узнала об этом от сына.
— Мам, папа в реанимации лежит. Может, навестишь?
— А зачем? Он же от меня ушёл. Пусть теперь сам справляется.
Но через день любопытство взяло верх. Приехала в больницу. Владимир лежал бледный, осунувшийся. Увидев её, глаза наполнились слезами.
— Тома, — прошептал он. — Ты пришла.
— Как дела? — сухо спросила она.
— Плохо. Очень плохо. Врачи говорят, восстанавливаться долго придётся.
— Рука не слушается, говорить тяжело, — жаловался мужчина. — Тома, я понял, какую ошибку совершил. Прости меня. Давай помиримся.
Тамара слушала молча. Тот самый человек, который месяцы назад твердил о свободе и новой жизни, теперь просил вернуться.
— А как же твоя полная жизнь? Театры, спортзал?
— Глупости всё это. Понял теперь, что семья — главное в жизни.
— Понял, когда заболел?
— Да. Когда лежишь один в палате, думаешь о том, кто тебе дорог. А дорога мне только ты.
Владимир протянул руку, но Тамара отстранилась.
— Интересно получается. Здоровый — тебе семья не нужна. Больной — сразу всё понял.
— Я был не прав. Но теперь исправлюсь. Буду ценить то, что имею.
— А если выздоровеешь, опять захочешь свободы?
— Нет, клянусь. Я понял свою ошибку.
В следующие недели Владимир звонил каждый день. Умолял приезжать, говорил о любви, обещал золотые горы. Но Тамара чувствовала только горечь.
Выписавшись из больницы, он приехал к Тамаре. Рука ещё плохо двигалась, речь была нечёткая.
— Можно я вернусь? — спросил он, стоя в прихожей с сумкой.
Тамара смотрела на этого человека, который бросил её в расцвете сил, а теперь вернулся больным и немощным. И поняла: любви к нему больше нет. Осталась только жалость, которая ещё больше раздражала.
— Возвращайся, — сказала она устало. — Но знай: я беру тебя не как мужа, а как больного, за которым надо ухаживать. Любви между нами больше нет.
Владимир кивнул, соглашаясь на любые условия.
По утрам она варила кашу, помогала мыться, следила за приёмом таблеток. Раньше эти заботы казались частью семейной рутины, теперь — работой, которую нужно выполнить из чувства долга.
Владимир быстро понял, что отношения изменились необратимо. Его попытки поблагодарить жену звучали неискренне — слишком свежи были воспоминания о том, как он уверенно собирал вещи и мечтал о новой жизни. Он пытался говорить о прошлом, шутить, но Тамара реагировала холодно. Иногда ставила ему тарелку и уходила к телевизору, даже не присаживаясь рядом.
— Тома, может, поговорим?
— О чём? О том, как ты хотел свободы? Свобода у тебя теперь — только в передвижениях по квартире.
На лето к ним приехали внуки, но атмосфера в доме была тяжёлой. Даже дети чувствовали, что у бабушки с дедушкой теперь нет прежней близости. Сын пытался сгладить остроту ситуации, но быстро понял — тут разговорами ничего не исправишь.
Год прошёл в уходе, недомолвках и редких попытках Владимира вернуть в семью взаимопонимание, которого уже не было. Со временем Тамара почти разучилась говорить с ним без раздражения.
— Тома, — начал Владимир, — помнишь, как мы раньше смеялись над мелочами?
— Помню, — ответила она. — Но это было давно и в другой жизни.
— Может, стоит попробовать снова? Для меня это важно.
Он посмотрел на неё с таким вызовом, словно предлагал спор.
— Ты долго жил мыслью о разводе, — сказала Тамара тихо. — А теперь хочешь вернуть всё назад, словно это игра, где можно сделать ход назад.
— Нет, — он пожал плечами, — хочу, чтобы мы хотя бы попытались.
Владимир молчал. Тамара поднялась, собрала чашки.
— Ты забыл? Я ухаживаю за тобой не как за мужем, а как за пациентом, — добавила она, уходя из комнаты, — и не жди, что это изменится.
Его глаза заблестели от накативших слёз.
— Спасибо, хоть за это.
Владимир стал потихоньку восстанавливаться. Рука с каждым днём слушалась лучше, речь уже не была заикающейся. Несмотря на раздражение и усталость Тамары, он всё-таки пытался наладить общение.
— Я больше не хочу быть для тебя бременем, — сказал он однажды. — Если хочешь, я уеду.
Но Владимир не хотел уезжать. Он смотрел на Тамару с глазами полной грусти, говорил тихо, почти шепотом:
— Тома, но я не хочу уходить. Я хочу остаться, жить с тобой, помогать тебе, быть рядом.
Она смотрела на него холодно.
— Пожалуйста, — повторял он, — дай нам ещё шанс.
— Шанс? — усмехнулась она горько. — Нет, теперь я тоже поняла, что хочу жить иначе.
Он опустил голову, зная, что тянуть дальше бессмысленно.
— Тогда я уйду, — сказал он наконец. — Но знай, я ухожу не потому, что хочу, а потому, что вынужден.
Он собрал сумку молча. Перед выходом ещё раз посмотрел на неё, пытаясь прочесть в глазах, есть ли у него ещё хоть малейший шанс. Но Тамара отвернулась и, не сказав ни слова, закрыла за ним дверь.
