— Свои? — спросил мужчина с мокрой, как после ливня, головой и банным полотенцем на бедрах. Он стоял босиком на моем коврике, оставляя мокрые следы, и щурился от света в коридоре.
— Алис, ты уже пришла! — радостно крикнула из ванной Светка. — Подожди минутку, мы тут шампунь смоем!
На диване в комнате, завалив подушки, сидели ее дети — Даня и Лена — и смотрели мультики.
Пульт они держали как трофей. На спинке кресла висел ее халат, который я видела раньше только в ее инстаграме: розовый, с вышитым сердцем. Из кухни пахло чем-то моим — мой кофе, мое мыло, моя жизнь, в которую только что вошли без стука и разулись где хотели.
— Простите, а вы кто? — тактично уточнил мужчина в полотенце, будто я могла оказаться случайной соседкой.
— Хозяйка… — сказала я, и слово болезненно царапнуло горло.
— Хозяйка? — из ванной высунулась Светка, капли с ее челки щекотали кафель. — Алиса, это ненадолго! У нас горячую воду отключили. Ты же знаешь, какая поломка у них каждый год. Мы быстренько — и уйдем!
— Ты могла хотя бы позвонить, — произнесла я, чувствуя, как у меня холодеют ладони.
— Алис, да ты что, — искренне удивилась она. — Это же моя квартира. Ну неудобно же просить пустить меня в мою же квартиру. Мы же друзья!
— Мы подписали договор аренды, — сказала я тихо. — И договорились о правилах.
— Какие правила? — вмешался мужчина, подкручивая полотенце на бедрах. — Свет, ты меня не пугай, что тут за уставы?
— Руслан, не лезь, — отмахнулась она. — Алис, мы правда на десять минут. Дети уже смывают кондиционер. Я включила фен, он в комнате. Ой, ты не против же, да? Там пятно на Даниной футболке… Я твоим порошком застиpала, он классный!
Я посмотрела на свои стены, на закрывающуюся медленно дверь ванной, и подумала, что где-то уже видела этот кадр: мои границы размокают, как бумага в воде. Я вдохнула, но не выдержала:
— Мы поговорим. И очень серьезно.
Полгода назад я стояла у окна своей прежней квартиры, глядя на пустую вешалку в прихожей. Муж ушел.
Точнее, мы ушли друг от друга — как две лодки, которые наконец признали: грести в разные стороны бессмысленно. Тогда хотелось одного — съехать любой ценой. Быстро, без оглядки, без долгих сборов. Я и собрала жизнь в три коробки: пару пледов, одежда, любимая чашка с трещиной, документы.
— Алис, у меня как раз освободилась квартира, — позвонила Света. — Те ребята съехали неожиданно. Хочешь — заезжай. Договор подпишем, ключи дам сегодня же.
— Договор обязательно, — ответила я. — Хочу, чтобы все было по-честному. Чтобы потом не было «ты мне — я тебе».
— Да ты что, глупенькая, мы же подруги, — засмеялась она. — Но ладно, если тебе так спокойнее.
Мы встретились у нотариуса, как в кино про взрослых людей: вежливо, с кофе в пластиковых стаканчиках. Света играла новенькими ключами и рассказывала, как бабушка ей оставила эту квартиру — «подушка безопасности», «вложение в будущее», «всегда пригодится».
Я читала договор вслух, будто заклинание: «Посещение помещения собственником только по предварительному согласованию с нанимателем…»
— Ты просто святая, — сказала она, подписывая. — Никто так дотошно не читает. Но мне даже нравится.
Квартира оказалась скромной, с обоями цвета печенья и старым креслом у окна. Но у дома была идеальная развязка, театр через дорогу и трамвай, который давал мне чувство города. Я выдыхала здесь вечером, ставила чайник и включала настольную лампу, тихо как в библиотеке. В эту тишину я и влюбилась.
— Алис, привет! Я тут кофе на себя пролила, — щебетала она в трубку посреди дня. — Я буквально в двух минутах от твоей квартиры. Забегу на пять минут, пятно застирать, а?
— Эм… Я сейчас на работе, — сказала я. — Ключи у тебя… Стоп, откуда у тебя ключи?
— Ну мы же делали копию на всякий случай, — напомнила она. — Помнишь? Вдруг замок заклинит или ты потеряешь.
Я помнила. И в тот момент это казалось разумным. «На всякий случай» — как книга, которую держишь на полке, зная, что когда-нибудь она может спасти вечер от одиночества. Я сглотнула.
— Ладно. Только аккуратно. И, пожалуйста, ничего не трогай.
— Да не смеши! — засмеялась она. — Что я там трогать буду? Пара минут — и всё.
Вечером я нашла фен на кухне, а не в комнате. В ванной на полке стоял мой шампунь, но крышка была закручена иначе, левее, чем я обычно.
В прихожей исчезли две прищепки со шторы — нашлись потом под обувницей. Мелочи, сигналы, крошки, ведущие к пониманию: чужие руки знают, как у тебя «удобнее». Я вдохнула, отогнала. «Бывает. Пятно — это форс-мажор».
— Алис, ты не обиделась? — спросила она вечером. — Я феном посушила, а потом… забыла на место положить. Ты же меня знаешь.
— Знаю, — сказала я.
— И любишь, — додала она.
— И люблю, — сказала я, хотя почувствовала: чуть меньше, чем вчера.
Я вернулась домой через пару недель и увидела ревизионный люк в ванной, закрытый не до конца. Как будто кто-то экстренно проверял трубы, а потом торопился на поезд.
— Свет, ты заходила? — набрала я, пока чайник вздыхал на плите.
— Да, — откликнулась она легко. — Я же рядом была. Думаю: дай заскочу, проверю показатели. Чтобы тебя не дергать. Ну ты же занята, у тебя работа. А так я по-тихому всё посмотрела.
— У нас в договоре… — начала я, но она перебила:
— Ой, да при чем тут договор, — раздраженно сказала Света. — Я же добра хотела. Алис, расслабься.
Я положила трубку и попыталась расслабиться. Но в квартире пахло чужими духами, легкими, цитрусовыми, как у нее. На подоконнике появились крошки от круассана — не мои. А на стуле в кухне лежала моя кофта, но рукав был завернут так, как я никогда не делаю. То ли воздух натягивался, то ли я.
— Ты хотя бы пиши мне, — в итоге сформулировала я смс. — Перед тем как заходить.
— Ладно-ладно, — пришло в ответ. — Господи, какой формализм. Но ладно, раз тебе так спокойнее.
Я не спала половину ночи, придумывая, как объяснить взрослому человеку слово «границы». Все мои варианты звучали занудно. Но другого языка у меня не было.
Сцена 5. Полотенце, дети, телевизор — и спор
И вот сегодня — мужчина в полотенце, дети на диване, Света в моем халате.
— Свет, — повторила я, глядя на неё. — Это моя… это наше с тобой пространство, договорное. Ты не можешь приходить без предупреждения — тем более с семьей, тем более мыться.
— Почему — не могу? — искренне удивилась она. — Потому что ты снимаешь у меня угол? Я что, должна у тебя спрашивать разрешения зайти в свою же квартиру? Это же бред. Мы друзья. И это мой адрес.
— Ты сдаешь эту квартиру, — спокойно сказала я. — Я плачу тебе деньги. Мы договорились. Это не «угол». Это мой дом сейчас.
— Твой дом? — переспросил Руслан. — Смешно.
— Руслан, пожалуйста, — обернулась к нему Света, но уже не так уверенно. — Алиса, ты чего разозлилась-то? У всех отключают воду. Мы же не мусорим. Мы только помыться и всё.
— Вы уже мусорите, — я кивнула на крошки, на мокрый коврик, на распахнутый шкаф. — И вы уже нарушили. Вы зашли без звонка, без сообщения, без всего. Я прихожу домой — и вижу чужих людей.
— Не чужих, — подсказала Светка. — Своих.
— Вы чужие для этой квартиры сейчас, — ответила я. — Сегодня вы чужие.
Ванная дверь скрипнула, вывалилась струя пара. Лена, укутанная в полотенце, засеменила по коридору, и на секунду мне стало стыдно перед ребенком. Но стыд быстро поменялся на усталость.
— Хорошо, — сказала я. — Заканчивайте и уходите. И давай так: больше ты сюда без моего согласия не приходишь. Вообще. Даже «на минутку». Даже «пятно застирать». Даже «счетчики проверить». Ты мне пишешь, я отвечаю — и только после этого.
— Алис, ты серьезно? — в голосе Светы смешались обида и высокомерие. — Ты что, соревнуешься со мной? Ты же знаешь, у меня эта квартира с детства. Бабушка бы на нас посмотрела — и сказала: «Девочки, вы с ума сошли?» Это же смешно.
— Мне не смешно, — ответила я. — Я хочу, чтобы дома у меня было спокойно.
— Дома у тебя должно быть спокойно, — повторила она тоном психолога из сториз. — Только ты сама себе осложняешь жизнь. Надо быть проще.
— Я достаточно проста, когда перевожу тебе деньги первого числа, — сказала я. — И достаточно проста, чтобы просить: не приходи без меня. Это нормальная просьба.
— Ты права, — сухо сказал Руслан, беря сына за руку. — Собираемся.
Света подняла глаза на него, потом на меня, и что-то в ее лице задергалось — она не привыкла так быстро проигрывать споры. Она любит долгие танцы — пока все устанут. Но сегодня не танцевалось.
— Хорошо, — произнесла она и схватила с кресла халат. — Поедем.
Они оделись. Дети надели кроссовки без ложечки, как всегда. Руслан хлопнул дверцей шкафа, будто хотел оставить след. Света уже у порога вдруг обернулась:
— Ты изменилась, — сказала она. — Квартирный вопрос тебя испортил. И дружбу тоже. Мы не такие были.
— Мы выросли, — ответила я. — И у нас появились границы.
— Посмотрим, как ты запоешь, когда я попрошу тебя съехать, — неожиданно жестко сказала она. — Посмотрим.
Дверь закрылась. Я слышала, как их голоса тонут в лифтовой шахте. Кофе на плите бурлил, как пленка в старом кино. Я выключила плиту, села и впервые за день позволила себе дрожать.
В час ночи телефон сверкнул в темноте:
«Алиса, раз ты так себя ведешь (сама знаешь как), я вынуждена попросить тебя освободить квартиру. Это неприятно, но у меня нет выбора. Дружба дружбой, а правила есть правила. Дай знать, когда съедешь».
Я долго смотрела на «правила». Смешно. Это слово было словно чужая позолота на старых часах: красиво, но не работает. Я написала: «Договор у нас до конца года. Нарушать его я не собираюсь. Но искать жилье начну завтра». И выключила телефон.
Утром я проснулась с тяжелой головой, как после простуды. В зеркале увидела женщину, которую не знала раньше: у нее были крепкие плечи. Такие плечи бывают у тех, кто тянул на себе что-то время. Я поставила чайник, открыла ноутбук и написала в поиске: «Снять однушку рядом с метро, недорого, без посредников».
— Алиса, ты к нам в отдел? — спросила коллега Нина, когда я пришла в офис. — Тебя начальник искал.
— Буду через минуту, — сказала я. — Нин, ты ведь снимала рядом с театром? У кого ты нашла?
— У знакомой знакомых, — оживилась она. — Хочешь — скину контакт. Женщина пожилая, интеллигентная. Она сдает по-человечески. И, главное, живет в другом районе, не ходит «пятна застирывать».
— Скинь, пожалуйста.
Я набрала женщину в обед. Ее звали Валерия Павловна, голос — как шерсть серого кота: мягкий, но с характером.
— Мне квартира не для зарабатывания, — сказала она честно. — У меня пенсия хорошая. Я сдаю, чтобы было кому цветы поливать и чтобы квартира жила. Я в гости не хожу. Если что-то сломается — вы позвоните, я мастера вызову. Когда удобно посмотреть?
— Сегодня вечером?
— Приезжайте.
Вечером мы встретились у подъезда. «Моя» потенциальная квартира пахла мебельной политурой и яблоками. На стенах — книги, не полки; прям книги: фолианты на гвоздиках, как инсталляция. На балконе — герань. В кухне — чайник, который свистит, а не щелкает кнопкой.
— Валерия Павловна, — сказала я, обводя взглядом окно, через которое виднелась линия трамвая, — можно один вопрос? Вы когда-нибудь заходите без предупреждения?
— Зачем? — искренне удивилась она. — Это будет ваша территория. Я вообще предпочитаю, чтобы мне писали заранее, даже если хотят задержать перевод на день. Я люблю порядок. Мы можем прописать это в договоре, если хотите.
— Хочу, — сказала я.
Мы обсудили детали. Она достала аккуратную папку — там был образец договора, с пунктами об уведомлениях, об оплате, о ремонте. Я питалась этими словами — «уведомление», «согласование», «ключи» — как человек, который долго был на диете и наконец получил хлеб.
Я перевела ей залог. Мы пожали руки. У подъезда она спросила:
— Вы из тех, кто оставляет тапочки у двери или заносит внутрь?
— Заношу внутрь, — улыбнулась я.
— И я, — ответила она. — Мы с вами подружимся.
Не «станем друзьями», а «подружимся» — это была разница. Дружба как процесс, а не доверенность на чужую жизнь.
Дома я собрала коробку со «своим»: ключи от ящика с письмами, брелок с бирюзовым камнем, палку корицы в банке, которой я ароматизировала сахар. Оставила только то, что не жалко забыть. На столе легкий ветер из открытки шевелил угол бумаги. Я написала Свете коротко:
«Съеду до конца недели. Ключи передам по акту, как в договоре. Коммуналку закрою за месяц до.»
Пришло быстро: «Окей».
Никаких «извини», никаких «я погорячилась». Даже эмодзи не было. Молчание между нами выросло, как лед между плитами на Неве: еще секунду — и треснет. Я снова поставила чайник, заварила крепкий чай и впервые, кажется, за полгода расправила плечи окончательно.
Через три дня мы встретились у квартиры. Света пришла одна, в черных очках, хотя было пасмурно.
— Ключи, — сказала она.
— Акт приема-передачи, — сказала я и протянула два листа. — Давай отметим, что все цело. И что залог возвращается в течение трех дней.
— Это неудобно, — раздраженно отозвалась она. — У меня сейчас нет такой суммы.
— В договоре так, — спокойно ответила я. — Я могу подождать до конца недели. Но лучше сегодня.
— Алиса, — она сняла очки, и глаза у нее были усталыми, — ты действительно думаешь, что я хотела тебя обидеть? Я просто… это моя квартира. И мы — подруги. Ты же знала всегда: мне можно.
— Вот, — сказала я. — Именно это и было ошибкой. «Тебе можно». Нельзя. Не везде и не всегда.
— Ты стала жесткой, — сказала она.
— Я стала взрослой, — поправила я.
Мы обошли квартиру. Я провела рукой по подоконнику — чисто. Заглянула в ванную — люк закрыт плотно. В комнате на спинке стула висела моя кофта — я забрала ее. Мы расписались. Она сунула мне конверт — деньги. Я пересчитала ровно, отметила сумму в акте.
— Удачи, — сказала она, опуская очки. — Если что, не пропадай.
— Если что — по договору, — ответила я.
Она дернула плечом, и на секунду мне стало грустно: у нас была общая юность, где мы воровали у бабушки пастилу и делились секретами про одноклассников. Но юность не имеет права прописки в взрослой жизни — не если приходит в твою квартиру в полотенце.
Я закрыла за собой дверь и вдохнула в коридоре. Соседка слева — тетя Лида — выглянула:
— Вы съезжаете?
— Да.
— И правильно, — сказала она тихо. — У нас так нельзя. Дом — это дом.
— Да, — кивнула я. — Дом — это дом.
В новой квартире вечером я впервые включила трамвайные огни вместо ночника. Валерия Павловна оставила на столе записку: «Хлеб — в полотняном мешке. Воду выключать не надо, у нас кран добрый». Я улыбнулась, положила телефон экраном вниз и позволила тишине вернуться.
Мне писали две подруги: «Ты куда пропала?» Я коротко ответила: «Переезжаю». Они прислали смайлики грузовичков и сердечки. Света не писала. И это было правильно. Наше молчание тоже стало частью договора.
На четвертый день я пошла в театр. Сцена была маленькой, актеры — какие-то почти знакомые, как соседи в трамвае.
В финале герой произносил: «Дом — это место, где никто не входит без стука». Зал смеялся, и только я держала ладони на коленях так крепко, что от белых луночек на ногтях стало больно. Потом отпустило.
По дороге домой я купила новые тапочки — те, что заносят внутрь, а не оставляют у двери. И новую щетку для волос — за то, что старая сумела пережить то, что не обязана была переживать. В кухне поставила чайник, а рядом — чашку с трещиной.
И вдруг впервые за долгие месяцы поняла, что одиночество у меня отныне не наказание, а выбор. Как договор, который я подписала с собой: мои вещи — мои, моя дверь — моя, моя жизнь — моя. И в ней есть гости. Но только те, кто умеет звонить перед тем, как войти.
Телефон мягко булькнул: смс от незнакомого номера. «Это Валерия Павловна. Забыла сказать: у нас в субботу мастер придет смеситель поменять, он тихий, как мышь. Вы будете дома? Если неудобно — перенесем на понедельник».
Я улыбнулась и написала: «В субботу удобно. Спасибо, что предупредили».
Поставила телефон на беззвучный, наложила на хлеб масло, услышала, как во дворе затихает трамвай, и подумала, что из всех прописей мира самая важная — не в паспорте.
Самая важная — в собственной голове: «Здесь живу я». И это значит — со мной считаются. Даже если у кого-то когда-то были ключи. Даже если они очень любят мои фен и порошок.
— Добро пожаловать домой, — сказала я вслух. И в ответ тишина согласилась.
