— Я всегда говорила, что с такими детьми нужно жестче! — кричала она, тряся пальцем в сторону Саши, — Он вор! Он вырастет преступником! Таких нужно изолировать от общества! Я не хочу, например, чтобы он учился в одном классе с моим сыном. Уверена, что большинство родителей меня тут поддержат. Это нельзя “замять”.
Тихая женщина в очках, одна из немногих, кто относился к Саше с сочувствием, попыталась возразить:
— Может быть, не стоит так строго? У мальчика сложная ситуация… Давайте просто купим ему еще один подарок… Я сама оплачу…
***
Саша ненавидел физкультуру. Нет, он не был каким-то хилым или неспособным три раза подпрыгнуть, хотя и спортсменом не был, но это не суть. Просто физкультура наглядно демонстрировала разницу между ним и остальными. Эти и новые, красивые спортивные костюмы, белоснежные кроссовки, модные бутылочки для воды…
А у него — старый выцветший трикотаж с вытянутыми коленками, кеды, купленные на барахолке за смешные деньги, и бутылка из-под лимонада, наполненная водопроводной водой.
Так уж сложилось, что в их классе было много детей из обеспеченных семей. И проблема не в том, что они обеспеченные, а в том, что крайне невоспитанные. А Саша — самый бедный и самый незащищенный. Когда эти же ребята стали наезжать на Лену из параллельного класса, Лена тоже жила очень бедно, то пришел папа Лены и всем, включая директора, устроил разнос. А за Сашу заступиться некому. Есть кому, но мама не пойдет, а отчиму на него плевать.
И вот, как по заказу, опять эта физкультура.
— Фу, Саша, что это на тебе, кеды моей прабабки? — заявил Димка, едва Саша зашел в раздевалку и достал спортивную форму. Дима был главным заводилой в этом маленьком персональном кошмаре. Наглый, необъятный и осознающий свою безнаказанность.
Саша молча рылся в своем рюкзаке, пытаясь не обращать внимания. Но как тут не обращать?
— Да я бы к таким кедам даже прикасаться не стала, — подхватила Света, когда все дети уже вышли из своих раздевалок и направились в спортзал. Конечно, мальчишки не переставали говорить про Сашу, поэтому теперь к ним подключились и девчонки. Особенно старалась Света. Вот откуда в ней в 11 лет столько злости?
Саша почувствовал, как полыхнули его щеки. Он никогда не мог скрыть свою обиду, за что к нему цеплялись с еще большей радостью.
— Да что вы к нему привязались? — не очень охотно попытался заступиться Костя, вроде как, Димин друг, но его тут же спустили с небес на землю:
— Тебя не спрашивали! Пусть знает свое место, — рявкнул Дима.
— Ребят, — крикнула Света, — Не трогайте Сашины вещи, что-нибудь и подцепить можно!
Так, с легкой руки Светы, с Сашей даже стоять рядом опасались.
Вообще уроки Саша помнил смутно. Помнил, как стучало сердце, когда кто-то отпускал свежую шутку на его счет, как он напрягался на последней парте, если на него оборачивались, а сами уроки почти не помнил. Одноклассники на переменках демонстративно обходили его стороной. Иногда кто-нибудь “случайно” задевал его плечом в коридоре или выбивал из рук учебники, ловил момент, но тут же вопил — “я дотронулся до Саши, срочно антисептик”.
Учителя старались не замечать этого. Ну, почти все. Классная руководительница Ирина Петровна как-то вызвала его после уроков и дала “гениальный” совет:
— Саш, что ты все терпишь? Так тебя никогда не начнут уважать в коллективе. Дай сдачи! Покажи, что ты не слабак!
Дать отпор семерым, включая Диму-громилу? Легко сказать. Ей легко. Она здесь учитель, а он — зашуганный пятиклассник.
Дома тоже было одно сплошное уныние.
Мама, Дарина, снова была беременна. Так и не вышла на работу, а Саша мечтал, что у мамы вновь появятся свои деньги… Только год назад она родила Машу, и вот опять… Отчим, Виталий, работал водителем и возвращался домой очень поздно, часто перерабатывал, но Саша от этого ничего не перепадало. Он не бил Сашу и не орал на него. Он просто… не замечал его. Саша был для него чем-то вроде старого дивана — вроде и нужен, но глаз не радует.
Дарине было стыдно за все это. Она видела, как тяжело Саше, но ничего не могла сделать. Виталий давал деньги только на самое необходимое — еду, игрушки для Маши, проезд. На Сашу денег не было. Они были, но как бы не было, потому что не для него они предназначались. А Дарина своего мнения насчет того, на что тратить деньги, не имела, муж ей такого права не давал.
— Сашенька, прости меня, — шептала мама иногда, гладя его по голове, — Как только я устроюсь на работу, все будет по-другому. Честное слово!
Но Саша в это не верил. Он давно перестал верить в сказки. Мама ему и год назад обещала, когда еще Маша не родилась, что дочка появится, чуть-чуть подрастет, и мама устроится на работу, но вот… второй ребенок… Именно что второй, а не третий, потому что Саша тут теперь не в счет.
Однажды, собравшись с духом, он спросил у мамы:
— Мам, а почему папа ушел?
Тут нечего рассказывать. Ушел и ушел. Не нужна ему была семья.
— Ох, Саша, это сложная история… Так получилось. Он был… слишком свободолюбивым. Не смог вынести семейную жизнь.
Саша не понял. Свободолюбивый? Что это вообще значит? Разве любовь к своей семье — это не самая большая свобода? Если бы у Саши была любящая семья, он бы, наверное, чувствовал себя свободным. Но у Саши такой семьи не было. Мама сошлась с Виталием четыре года назад, и с тех пор положение Саши становилось все более незавидным.
Вскоре наступил Новый год. В школе собирали деньги на подарки и утренник. Дарина, конечно же, не сдала ни копейки. На это Виталий средств не выделил.
— Елка в школе бесплатная? — спросил он.
— Да.
— Ну, и хватит с него. Посмотрят на Деда Мороза, поводят хороводы…
В день утренника Саша проснулся с ощущением надвигающейся катастрофы. Ему было противно от одной мысли о празднике, на котором он опять выступит в качестве белой вороны и предмета для всеобщих насмешек. Но мама вдруг удивила его. Она достала из старых запасов (и где только взяла!) карнавальный костюм зайчика. Оказалось, в этом костюме когда-то ходил на утренник его отец.
— Надень, Сашенька, — попросила мама, — Хоть немного развеешься.
Саша натянул костюм. Он был ему маловат, и уши смешно торчали в разные стороны, но все равно было приятно, что мама хоть как-то попыталась его порадовать. Да и по костюму не видно, что он такой старый. Выглядит почти как новый. Может, хоть сегодня над ним не будут смеяться, хотя это вряд ли.
В актовый зал Саша не пошел. Спрятался в пустом классе. Там, по крайней мере, его никто не видел.
Скучно.
Он бродил между партами, пинал какие-то бумажки под ногами. Заглянул в учительский шкаф — там обычно хранились всякие интересные вещи. И точно! На самой верхней полке лежали коробки с новогодними подарками. Яркие шуршащие пакеты с конфетами, шоколадками и маленькими игрушками. Родители решили, хоть уже и 5-й класс, но не нарушать традиций — и подарить подросшим детям сладкие подарки. Конечно, с поправкой на возраст. Чисто символически.
У Саши засосало под ложечкой. Он уже и забыл, что такое настоящий новогодний подарок.
Он долго колебался. Боролся с собой. И не справился. Взял один пакет. Сунул в рюкзак. Пусть хоть раз в жизни у него будет нормальный Новый год.
Вернувшиеся с утренника одноклассники, когда стали получать свои мешочки, сразу обнаружили пропажу.
— А где еще один подарок? — подозрительно спросила Ирина Петровна, пересчитывая пакеты, — Кому не хватило?
— Мне, — сказала Света, — Где мой?
— Сейчас поищем… Кто-то заходил в класс, пока нас не было?
Все взгляды устремились на Сашу.
— Саша, ты был один в классе? — спросила учительница.
Саша молчал. Что тут скажешь? Вина была написана у него на лице крупным шрифтом. И о чем он думал? Правильный ответ — он не думал. Он захотел себе подарок. Пусть символический, пусть ерундовый, пусть он бы и без него прекрасно жил, но тоже захотелось его получить…
— Ну, вот и все ясно! -воскликнула Светка, — Он украл мои конфеты! Что и следовало ожидать! Кто-то сомневался?
Никто не вступился.
Ирина Петровна тяжело вздохнула.
— Саша, это очень плохо. Очень. Ты меня разочаровал. Куда ты спрятал пакет? Верни его, пожалуйста.
Саша молился об одном — только не тут, только не при всех. Но учительница стояла и ждала, и ему пришлось, под осуждающими взглядами одноклассников и некоторых родителей, тащиться через весь класс с этим пестрым мешочком под звук грохочущей тишины.
Класс разделился на два лагеря: те, кто злорадствовал и подливал масла в огонь, и те, кто предпочитали делать вид, что ничего не произошло.
Родительский комитет, а только родители из комитета тут присутствовали, отойдя от шока, загудели. Особенно лютовала мама Димы, Галина Петровна:
— Я всегда говорила, что с такими детьми нужно жестче! — кричала она, тряся пальцем в сторону Саши, — Он вор! Он вырастет преступником! Таких нужно изолировать от общества! Я не хочу, например, чтобы он учился в одном классе с моим сыном. Уверена, что большинство родителей меня тут поддержат. Это нельзя “замять”.
Тихая женщина в очках, одна из немногих, кто относился к Саше с сочувствием, попыталась возразить:
— Может быть, не стоит так строго? У мальчика сложная ситуация… Давайте просто купим ему еще один подарок… Я сама оплачу…
Галина Петровна прервала ее:
— Нечего жалеть воров! Он должен ответить за свои поступки. Воспитывать надо, а не подарки дарить! Если вы сейчас заплатите за его подарок, то он всегда будет думать, что так можно. Ты украл, а тебя пожалели.
Саша стоял, опустив голову, и слушал все это.
Ему хотелось раствориться в воздухе.
Дарине сразу позвонили из школы. Она пришла, вся пунцовая, и Ирина Петровна отчитала ее как нашкодившую девчонку. Когда они вышли из школы, мама вдруг остановилась и посмотрела на Сашу… так, как никогда не смотрела. Он ждал, что его накажут. Наорут. Ударят. Но произошло нечто странное:
— Прости меня, Сашенька, — сказала она.
Саша не понял. Почему она извиняется? Почему не кричит, не ругает? Что вообще происходит?
Дома их ждал Виталий. И Сашины собранные вещи, сваленные в старую сумку.
— Не думай, что это все только из-за того, что произошло сегодня. Я давно планировал… Ты у нас совсем отбился от рук, — пробасил Виталий, глядя на Сашу, — Мама на тебя повлиять не может, я тебе никто, ты меня не слушаешься. Нужно тебя воспитывать.
Саша почувствовал, как руки начали трястись.
— Что?
— Я все устроил, — ответил Виталий, — Тебя заберут в интернат. Там тебя научат уму-разуму. Будешь человеком, а не вором. До сегодняшнего дня я еще сомневался, но это последняя капля. Заведение нормально, я все проверил, как раз для таких, как ты…
Для ненужных.
— … для трудных детей. Когда увидим, что ты делаешь успехи, мы тебя заберем.
Интернат. Проще сказать — ссылка или что-то, что похоже на детский дом, но у тебя как бы есть родители. Виталий пообещал, что потом его заберут, но Саша-то знал — это его билет в один конец.
Умолять отчима бессмысленно, Саша кинулся к маме:
— Мама! Мама, пожалуйста! Скажи ему! Скажи, что ты против!
Она притворялась, что согласна с мужем, но Саше в глаза так и не посмотрела:
— Сашенька, — прошептала она, — Так будет лучше для тебя. Это ненадолго. Потом мы тебя заберем. Но там… там будет дисциплина, уроки, там… — она не могла придумать, что еще будет “там”.
Саша уже осознал, что мама сбрасывает с себя ответственность, но все еще плакал:
— Не надо! — кричал он, хватая ее за руки, — Я буду хорошо себя вести! Я буду помогать по дому! Я больше никогда ничего не возьму! Только не отдавай меня!
Но Виталий грубо оттолкнул его и схватил за руку.
— Все решено. Пошли.
Сашу увезли. А мама не вышла его проводить. В машине они ехали долго, часов пять или шесть, а Саша никак не мог отлипнуть от окна и перестать считать столбы — если отвлечется, то все… В первую ночь он долго плакал в подушку. Ему казалось, что утро уже не наступит. А, если и наступит, то он этого не переживет. Наверное, он даже боялся этого нового дня, потому что с приходом нового дня окажется, что все это не сон.
Конечно, это не сиюминутный порыв, не решение, принятое на эмоциях, мама с Виталием долго это готовили, все было спланировано, а тут Саша так “удачно” оступился.
И утро наступило.
Только мир не рухнул.
В комнату с выходных, проведенных с бабушкой, вернулся мальчик, который теперь Сашин сосед, улыбнулся и протянул руку:
— Витя. Что, всю ночь рыдал? Это ничего. Тут все в первую ночь рыдают. Тебя-то кто сюда запихнул?
— …
— Молчишь? Это ничего. Потом расскажешь. У нас завтрак. Пойдешь?
Его зовут со всеми в столовую?
Это было открытие.
Только тогда Саша сообразил, что ему не придется возвращаться в школу, где теперь ему точно жизни не дадут, и не придется видеть мамин вечно извиняющийся взгляд.
Может, не все еще пропало.
***
После интерната Саша, к удивлению многих, поступил в медицинский институт. Он хотел помогать людям. В каком-то смысле в том интернате помогли и ему. Воспитатели их не обижали, дети не дрались, а у Саши появились друзья. Никто его, конечно, оттуда не забрал, но этому он и не удивился. Мама иногда приезжала, поначалу, но потом эти встречи становились все реже, а потом Саша сам попросил ее больше не мозолить ему глаза.
Саша стал хорошим врачом. Добрым, внимательным, отзывчивым.
Он никогда не звонил семье. Никогда не искал встречи. Он боялся, что если откроет эту дверь, то вся боль и обида вырвутся наружу и разрушат все, что он с таким трудом построил.
Прошло много лет. Саша работал в областной больнице. В деньгах не купался, но на жизнь не жаловался.
Однажды, на работе, он увидел знакомую фигуру, прислонившуюся к стене. Мама. Она сидела на скамейке, держа за руки двух своих уже очень взрослых детей. Рядом стоял Виталий. Стоял, опираясь на тросточку.
Саша случайно услышал обрывок разговора:
— …последняя стадия… шансов почти нет…
Он понял. Виталию плохо. Очень плохо. Смертельно плохо.
Он смотрел на них. В его сердце шевельнулось что-то похожее на сочувствие. Слабое, почти незаметное… но нет, это чувство не разрослось.
Он мог подойти к ним. Мог поддержать как человек. Мог простить. Хотя бы попытаться.
Но он не подошел. Он отвернулся и быстро ушел в свой кабинет, захлопнув дверь, чтобы не видеть призраки прошлого.
