Телефон завибрировал так настойчиво, что Алёна поняла — что-то случилось.
— Алён, ты где? Папа решил пожить у нас пока, — голос Миши звучал виновато. — Квартиру свою продал наконец. Ну ты же не против?
Сердце ушло вниз. Она представила Бориса Петровича в их двушке. Его привычку кряхтеть по утрам. Его взгляды поверх очков.
— Конечно не против, — соврала она в трубку.
Из санатория удалось уехать чуть пораньше. Хорошо, думала Алёна, поеду домой, приготовлю что-нибудь вкусненькое, встречу мужа красивой.
А дома её ждал сюрприз.
Ключи не подошли. То есть подошли, но цепочка. Алёна позвонила в дверь.
— Кто там? — рявкнул знакомый голос.
— Борис Петрович, это я, Алёна.
Дверь открылась не сразу. Свёкор выглядывал в халате. Не своём — в Мишином.
— А-а, приехала. Рано как-то.
Борис Петрович никогда не позволял себе раскисать. Он тот ещё организатор — пенсия по выслуге лет, а бодрости, похоже, прибавилось.
— Это моя квартира, — хотела сказать Алёна, но промолчала.
Зашла и обомлела. Её любимое кресло стояло в углу. На его месте красовался допотопный диван, который раньше был на балконе. Телевизор перенесли так, чтобы его было видно из кухни. На столе лежали газеты «Аргументы и факты». Борис Петрович, несмотря на пенсию, двигал мебель так ловко и шумно, будто ему сорок. Сил в нём было — хоть в строй отряд заново.
— Я бы и сейчас работал, кабы не эта чехарда с бумагами, — заметил Борис Петрович, усаживаясь за стол с видом начальника на летучке. — А так — в запасе, но не в отключке.
— Где мои цветы?
— Какие цветы? А, эти засохшие кактусы? Выбросил. Пыль собирают только.
Алёна смотрела на подоконник. Пустой. Пять лет она выращивала коллекцию суккулентов. Поливала, пересаживала, подкармливала.
— Борис Петрович, а зачем вы их выбросили?
— Хозяйство должно быть рациональным. Маша моя это понимала.
Опять Маша. Покойная жена свёкра почему-то всегда всё понимала правильно. В отличие от Алёны.
Она прошла на кухню. Борис Петрович бодро с утра и сковородку в бой, и посуду перемыть — не сидится ему без дела, всё руки чешутся что-то перестроить.
— Миша где?
— На работе, где ж ещё. До восьми сегодня задерживается.
— А ужин?
— Вот и приготовь. Я уже проголодался.
Алёна поставила сумку и принялась мыть посуду. В голове крутилось: временно, сказал Миша. Временно это сколько, особенно, когда со своим диваном?
Свёкор устроился перед телевизором. Включил новости на полную громкость.
— Борис Петрович, можно потише?
— А чего тишина? Я всю жизнь в казарме, да на стройке был — а тут, в квартире, наконец могу свои правила устанавливать.
Алёна кивнула. Конечно, понимает. Она же учительница, должна быть терпеливой.
Готовила она молча. Нарезала салат, пожарила котлеты. Борис Петрович комментировал новости громкими возгласами:
— Вот дураки! Всё как всегда!
Когда пришёл Миша, Алёна кинулась ему на шею.
— Соскучилась?
— Очень.
Борис Петрович поднялся с дивана.
— Сынок, садись есть. Алёна готовила.
Сели за стол. Свёкор попробовал котлету, поморщился.
— Суховато. Маша добавляла сметану в фарш.
Миша глянул на Алёну извиняющимся взглядом.
— Пап, всё нормально. Очень вкусно.
— Ну да, ты разве скажешь плохо о жениной стряпне. А я человек прямой, что думаю, то и говорю.
После ужина Алёна принялась убирать. Борис Петрович снова устроился у телевизора. Миша помогал с посудой.
— Миш, а надолго папа к нам?
— Да ненадолго. Пока новую квартиру присмотрит.
— А сколько это займёт?
— Ну, месяц-два максимум.
Два месяца. Алёна представила, как каждый день будет мыть его тарелки, слушать сравнения с Машей, ходить на цыпочках в собственном доме.
— Миш, а может, он снимет что-то временно?
— Алён, это мой отец. Как я могу его выставить?
Конечно, не может. Миша добрый. Это одно из качеств, за которые она его полюбила. Но иногда доброта играет против тебя.
Легли спать поздно. Борис Петрович храпел в гостиной так, что стены дрожали. Алёна ворочалась до утра.
В шесть утра грохнул телевизор. Какое-то ток-шоу с воплями и скандалами.
— Борис Петрович, можно потише? — крикнула Алёна из спальни.
— Я встаю рано, так привык. А молодёжь должна рано вставать, здоровее будет.
Миша проспал как убитый. Он вообще мог спать под канонаду.
За завтраком свёкор снова нашёл к чему придраться.
— Кофе слабый. Маша заваривала крепче.
— Я могу покрепче, — предложила Алёна.
— Да ладно, привыкну. Не все же умеют готовить как моя Машенька.
Алёна сжала зубы. Машенька умерла два года назад. За это время она превратилась в эталон во всём. В готовке, в уборке, в отношении к мужу.
Неделя прошла в таком режиме. Каждое утро — громкий телевизор. Каждый обед — замечания по поводу готовки. Каждый вечер — нравоучения о том, как должна вести себя хорошая жена.
— Маша никогда не спорила со старшими, — говорил Борис Петрович. — Понимала, что опыт дороже денег.
Алёна кивала и думала о том, что Маша была удобной. Не возражала, не имела собственного мнения. Идеальная советская жена.
А она, Алёна, оказывается, не такая. Она хочет смотреть фильмы по вечерам, а не новости. Хочет готовить то, что нравится ей и Мише, а не то, что готовила покойная свекровь.
Хочет жить в своём доме по своим правилам.
— Алён, а давайте компромисс найдём, — предложил Миша вечером. — Пап немного тяжёлый, но он скучает по маме. Дай ему время привыкнуть.
— Сколько времени?
— Ну, ещё месяца два.
Месяца два превратились в четыре. Борис Петрович не торопился искать квартиру. Зачем, если здесь так удобно? Готовят, убирают, а он может смотреть телевизор и делиться мудростями.
Алёна стала задерживаться на работе. Дома её ждали грязная посуда и лекции о том, как жила Маша.
— Почему ты так поздно? — спросил Миша однажды.
— Родительское собрание было.
— В десять вечера?
— Долгое.
Она не сказала, что просто сидела в кафе у школы, пила чай и читала книгу. Наслаждалась тишиной и отсутствием советов о том, как лучше жить.
Дома Борис Петрович комментировал её появление:
— Хорошая жена дома сидит, семью свою бережёт. А не неизвестно где шляется.
— Пап, Алёна работает, — заступился Миша.
— Работает? Детишек учит? Это разве работа? Вот я всю жизнь дома строил, людям жильё давал. А эти педагоги только болтать горазды.
Алёна почувствовала, как внутри всё сжимается. Её работа, которую она любила, превратилась в болтовню. Её зарплата — в копейки. Она сама — в никого.
— Борис Петрович, я двадцать детей учу читать и писать.
— Ну да, азбука большая наука. Раньше в церковно-приходских школах за год обучали, а теперь четыре года мучаются.
Миша молчал. Он вообще стал молчать при отце. Кивал, соглашался, не спорил.
А Алёна чувствовала, как с каждым днём становится меньше. Её мнение не важно. Её желания не учитываются. Её дом перестал быть домом.
Переломный момент наступил в субботу. Алёна пригласила подруг на чай. Давно хотела похвастаться новым тортом.
Испекла «Наполеон». Три часа возилась с кремом, собирала коржи. Получилось красиво.
Пришла Катя, пришла Света из соседнего подъезда. Сели на кухне, болтали о работе, о детях.
И тут появился Борис Петрович.
— Девчонки, а тортик-то интересный. Дайте попробую.
Алёна отрезала кусочек. Свёкор попробовал, задумался.
— Крем жидковат. И сладко очень. Машина «Наполеон» был совсем другой. Там крем держался как положено, не растекался.
Подруги замолчали. Алёна почувствовала, как краснеет.
— Ну, это дело вкуса, — осторожно сказала Катя.
— Какой там вкус. Рецепт либо правильный, либо нет. А молодёжь сейчас всё на скорую руку делает. Раньше хозяйки старались.
После ухода подруг Алёна закрылась в ванной и плакала. Ей было стыдно. За торт, который не понравился. За мужа, который промолчал. За себя, которая не сумела защититься.
— Алён, не расстраивайся, — Миша стучал в дверь. — Пап просто привык к мамином готовке.
— Он меня унизил при подругах.
— Да ладно, они же понимают, что он пожилой человек.
— Миша, мне тяжело.
— Потерпи ещё немного. Он скоро съедет.
Но Борис Петрович не собирался съезжать. Наоборот, он обустраивался основательно. Принёс из гаража старое кресло. Повесил на стену портрет покойной жены. Поставил на холодильник банки с вареньем.
— Что это? — спросила Алёна.
— Маша варила. Перед смертью много наварила. Не пропадать же добру.
Варенье было пятилетней давности. Засахарившееся, с плесенью по краям. Но выбросить его было нельзя — память о Маше.
А потом начались звонки.
— Алё, Борис Петрович? Это Лидия Ивановна, помните, соседка Маши? Как дела, как житьё?
— Да что, Лида, живу у сына. Невестка, конечно, не Машенька, но ничего, привыкаю.
Алёна слушала эти разговоры и понимала: он жалуется на неё. Рассказывает, какая она неумёха, какая нехозяйственная.
— А готовит-то как? — спрашивала Лидия Ивановна.
— Да что тебе сказать. Молодёжь сейчас не та. Всё бы им лёгкими путями.
После таких звонков он становился особенно придирчивым.
— Алёна, а почему пол не помыт?
— Я вчера мыла.
— Машенька каждый день мыла. И пыль протирала каждый день.
— Борис Петрович, я работаю с утра до вечера.
— Работа работой, а дом домом. Хорошая жена везде успевает.
Миша приходил уставший и не хотел слушать жалобы. У него были дедлайны, совещания, презентации. Домашние дрязги казались ему мелочью.
— Алён, ты преувеличиваешь. Пап немного старомодный, но не злой.
— Он меня достаёт.
— Потерпи. Совсем скоро найдёт квартиру.
Но квартиру Борис Петрович не искал. Зачем? Здесь же так хорошо. Сын рядом, невестка обслуживает, коммуналка копеечная.
А однажды вечером случилось то, чего Алёна не ожидала.
Миша задерживался на работе. Она готовила ужин. Борис Петрович сидел на кухне, читал газету.
— Алёна, а ты красивая девчонка.
Она подняла голову. В его голосе было что-то такое.
— Спасибо.
— Жаль только, что характер скверный. Упрямая очень.
— Борис Петрович, я не упрямая. Просто у меня есть своё мнение.
— Вот именно. А у хорошей жены мнение одно — мужнино.
Алёна помешивала суп и молчала.
— Знаешь, а Машенька другой была. Понимающей. Мягкой.
— Я не Маша.
— Это точно. Маша была настоящей женщиной.
Что он хочет сказать? Что она, Алёна, не настоящая?
— А ещё Маша умела уважение оказывать. Старшим особенно.
— Я вас уважаю.
— Да ну? А по-моему, ты меня недолюбливаешь. Думаешь, старый дурак мешает вам жить.
— Борис Петрович, я так не думаю.
— Врёшь. Видно же по глазам. Ты меня здесь не хочешь видеть.
Алёна отложила половник. Поворачиваться к нему не хотелось. Что-то в его голосе настораживало.
— Знаешь что, девочка. Давай откровенно поговорим.
Теперь она обернулась. Борис Петрович смотрел на неё странно. Изучающе.
— О чём?
— О том, как нам дальше жить. Мишка работает много. Устаёт. А мы с тобой дома остаёмся.
— И что?
— А то, что ты могла бы быть поласковее со мной. Я ведь тоже мужчина ещё не старый.
Алёна почувствовала, как по спине проползает что-то холодное.
— Борис Петрович, о чём вы?
— Да о том и говорю. Молодая, красивая. А ведёшь себя как неприступная принцесса, жизни нормальной с тобой нет, одни косые взгляды. Ты всё время от меня шарахаешься. Как будто я прокажённый.
Алёна стояла у плиты и не понимала, что происходит. К чему он клонит? Наверное, он сходит с ума. Или хочет её запугать. Или и то, и другое.
— Я пойду к себе.
— Не убегай. Поговорим как взрослые люди.
— Мне не о чём с вами разговаривать.
— Ну да, конечно. Высокомерная такая. А знаешь что, красавица? Если будешь и дальше так себя вести, я Мишке расскажу, как ты ко мне приставала.
— Что?
— А то и слышала. Скажу, что ты соблазнить меня пыталась. Когда его дома не было.
— Это ложь.
— А кто поверит? Ему или тебе? Отцу, который тридцать лет растил его, или бабе, которую год назад подобрал?
Алёна смотрела на него и не узнавала. Где добродушный, хоть и ворчливый старик? Перед ней сидел враг. Расчётливый и злой.
— Вы что, шантажируете меня?
— Я говорю, как есть. Мишка мне поверит. А тебя выгонит в шею. И правильно сделает.
— Но почему? За что?
— А за то, что места мне здесь не даёшь. Думаешь, я не вижу твоих кислых мин? Всем видом показываешь, что я лишний.
— Я никого не выгоняла.
— Да ну? А эти вздохи по углам? А эти «Борис Петрович, можно потише?» Думаешь, я дурак?
Алёна поняла: он всё это время копил обиду. Каждое её слово, каждый взгляд. И теперь решил свести счёты.
— Что вы хотите?
— Хочу, чтобы ты сама попросила развод. Скажешь Мишке, что не подходите друг другу. Что передумала замуж быть.
— Я не буду этого делать.
— Будешь. Потому что если не будешь, я расскажу сыну, какая у него жена. Как она к старому человеку приставала.
— Миша мне поверит.
— Да ну? А я ему давно уже говорю, что ты странная какая-то. Холодная. Неласковая. Он уже сомневается в тебе.
Было ли это правдой? Говорил ли Борис Петрович с сыном? Сомневался ли Миша?
— У вас нет доказательств.
— А они мне и не нужны. Скажу, что ты приставала, когда мы дома одни были. Что неприличные предложения делала. Кому он поверит — отцу или тебе?
Алёна представила эту сцену. Борис Петрович со слезами на глазах рассказывает сыну о домогательствах невестки. Миша в шоке. Её оправдания звучат неубедительно.
— Подумай хорошенько, девочка. У тебя есть время до конца недели.
Борис Петрович встал и пошёл в комнату. Алёна осталась на кухне одна.
Руки дрожали. Сердце билось так, что, казалось, сейчас выскочит.
Что делать?
Рассказать Мише? Но поверит ли? Борис Петрович прав — сына он растил тридцать лет. А она для Миши всего лишь жена последние два года.
Уйти самой? Но почему она должна уходить из своего дома? Из своей жизни?
Бороться? Но как? Против неё будет слово пожилого отца. Кто поверит, что он лжёт?
Алёна села на табуретку и заплакала. Не громко — чтобы он не услышал. Тихо, безнадёжно.
А потом вспомнила слова подруги Кати. Та работала семейным психологом и часто рассказывала истории о домашнем насилии.
«Алён, если тебя когда-нибудь будут шантажировать, главное — собрать доказательства. Слово против слова — это ничто. А запись на телефон — это улика.»
Тогда это казалось теоретически. Кто будет её шантажировать? За что?
А теперь она поняла: любой может. И за что угодно.
Алёна достала телефон. Нашла в интернете приложение для записи разговоров. Скачала. Изучила, как пользоваться.
Завтра она спровоцирует свёкра на повторение угроз. И запишет каждое слово.
Утром Борис Петрович вёл себя как ни в чём не бывало. Завтракал, смотрел новости, комментировал происходящее в стране.
— Алёна, а кофе сегодня лучше получился. Видишь, стараешься — и результат есть.
Она кивнула. Включила приложение записи.
— Борис Петрович, а вчера мы не договорили.
— О чём это?
— О том, что вы говорили про Мишу.
— А что я говорил?
Хитрый. Делает вид, что не помнит.
— Про то, что расскажете ему обо мне.
— А, это. Ну так и расскажу, если не поумнеешь.
— А что именно расскажете?
— Что ты неприличная женщина. Что к старому человеку приставала.
— Но это же неправда.
— А кто поверит? Он мне поверит, а не тебе. Отец всё-таки.
— Но зачем вы так со мной?
— А затем, что не нравишься ты мне. Высокомерная. Думаешь, умнее всех.
— Борис Петрович, я просто хочу жить спокойно.
— Вот и живи. Только без мужа. Разводись и съезжай.
— А если не разведусь?
— Тогда я завтра же Мише всё расскажу. Скажу, что ты неприличные предложения делала. Что домогалась меня.
— Но это клевета.
— Клевета не клевета, а поверит он мне. Знаю я своего сынка. Он добрый, но гордый. Если скажу, что жена ему изменить хотела, да ещё и с отцом, выгонит в тот же день.
—Решай сама, но ещё раз тебе повторяю, или разведёшься, или сыну всё расскажу.
Алёна выключила запись. Достаточно. Теперь у неё есть доказательства.
Но что с ними делать?
Показать Мише? А если он скажет, что она специально провоцировала отца? Что подстроила всё это?
Позвонить Кате? Но подруга даст только советы. А решать всё равно придётся самой.
Алёна провела день в раздумьях. Вечером пришёл Миша. Усталый, озабоченный.
— Как дела, дорогая?
— Нормально.
— Что-то ты грустная.
— Устала.
— На работе много задают?
— Не только.
Миша обнял её.
— Алён, я знаю, что с папой тяжело. Но он скоро съедет, честное слово.
— Когда скоро?
— Ну, месяца через два.
Опять два месяца. Она не выдержит два месяца под угрозой шантажа.
— Миш, а что если мы снимем ему квартиру?
— Зачем тратить деньги? Он же временно у нас.
— Но мне тяжело.
— Потерпи ещё чуть-чуть. Пап хороший человек, просто привык к другому образу жизни.
Хороший человек. Если бы Миша знал, какой на самом деле хороший.
На следующий день Борис Петрович подошёл к ней на кухне.
— Ну что, девочка, подумала?
— О чём?
— О разводе. Время уходит.
— Я никуда не уйду.
— Ну и зря. Тогда завтра поговорю с сыном.
— Говорите.
Он удивился её спокойствию.
— Думаешь, блефую?
— Не думаю.
— Тогда почему не боишься?
— А должна?
— Ещё как должна. Мишка тебя на улицу выставит, как только узнает правду.
— Какую правду?
— Что ты ко мне приставала. Что неприличные предложения делала.
— И он вам поверит?
— Конечно поверит. Я же отец.
— А если у меня есть доказательства, что вы лжёте?
Борис Петрович нахмурился.
— Какие доказательства?
— А вот такие.
Алёна включила запись. Из телефона раздался его собственный голос:
«Отец всё-таки… Скажу, что ты неприличные предложения делала. Что домогалась меня… Знаю я своего сынка. Если скажу, что жена ему изменить хотела, да ещё и с отцом, выгонит в тот же день.»
Лицо свёкра стало серым.
— Это подстава.
— Это правда. Вот именно это я и покажу Мише.
— Ты… ты специально меня подговорила.
— Я ничего не подговаривала. Просто спросила, что вы собираетесь делать. А вы сами всё рассказали.
Борис Петрович сел на стул. Руки у него тряслись.
— Стерва.
— Может быть. Но теперь у меня есть защита от ваших угроз.
— А что ты хочешь?
— Чтобы вы съехали. Сегодня.
— Мне некуда идти.
— Это не моя проблема. У вас есть сестра в Твери.
— Лидка? Мы с ней не ладим.
— Придётся наладить.
Алёна чувствовала себя странно. Впервые за много месяцев она была сильнее. Не жертва, а охотник.
— А Мише что скажешь?
— Правду. Что вы меня шантажировали.
— Он не поверит.
— Поверит. У меня есть запись.
Борис Петрович сидел и смотрел в пол. Растерянный, впервые по-настоящему уставший. Даже человеку, столько лет служившему, бывает страшно остаться не у дел.
— Я не хотел тебя обижать.
— Хотели. И очень сильно.
— Просто я привык быть главным в доме.
— Это не ваш дом.
— Знаю. Но мне некуда больше идти.
Алёне стало почти жалко его. Почти. Но она помнила свой страх вчера вечером. Помнила, как плакала на кухне.
— Вы сделали свой выбор. Теперь расплачивайтесь.
Вечером пришёл Миша. Борис Петрович сидел в комнате с сумками.
— Пап, ты что, собираешься?
— Еду к Лидке. В Тверь.
— Зачем? Что случилось?
Алёна подошла к мужу.
— Миш, нам нужно поговорить.
Рассказала всё. Показала запись. Миша слушал, бледнел, качал головой.
— Не может быть.
— Может. Послушай сам.
Запись звучала как приговор. Голос Бориса Петровича, его угрозы, его планы.
— Пап, это правда?
Борис Петрович не поднимал глаз.
— Мишенька, я не хотел.
— Ты хотел разрушить мою семью.
— Я хотел, чтобы мне было хорошо.
— За счёт нашего несчастья?
— Я старый, больной. Мне страшно одному.
— Значит, ты решил сделать страшно нам?
Борис Петрович заплакал. Неожиданно, по-старчески беспомощно.
— Прости меня, сынок. Я понимаю, что был неправ.
Миша смотрел на отца и не узнавал. Где человек, который учил его быть честным? Который говорил, что семья — это святое?
— Пап, я не могу тебя простить. Не сейчас.
— Я понимаю.
— И не знаю, смогу ли вообще.
Борис Петрович взял сумки.
— Я поеду к Лидке. Там подумаю, как дальше жить.
— Да, поезжай.
— А ты?
— А я останусь с женой. Которую чуть не потерял из-за тебя.
После отъезда отца они долго молчали. Миша обнимал Алёну, а она чувствовала, как напряжение уходит из тела.
— Прости меня, — шептал он. — Прости, что не поверил сразу.
— Я сама не сразу поняла, что происходит.
— Как ты догадалась записать?
— Подруга Катя говорила, что при угрозах нужны доказательства.
— Умная подруга.
— Да. И умное приложение в телефоне.
Они засмеялись. Первый раз за много месяцев засмеялись вместе, искренне.
— Знаешь, а я думала, что никогда не смогу постоять за себя, — сказала Алёна.
— А оказалось, можешь.
— Оказалось. Страшно было, но смогла.
— Теперь ты знаешь, что сильная.
— Теперь знаю.
А через полгода Алёна вела тренинг для женщин в центре психологической помощи. Тема: «Как защитить себя от семейного давления».
— Главное, девочки, не бойтесь современных технологий, — говорила она участницам. — Телефон может стать вашим лучшим защитником.
В зале сидели женщины разного возраста. У каждой была своя история. Но все они хотели научиться защищаться.
— А если не поверят записи? — спросила одна.
— Запись — это не мнение, это факт. Факты сложнее отрицать.
— А если скажут, что мы специально провоцировали?
— Тогда пусть объяснят, зачем человек согласился на провокацию. Честные люди на провокации не ведутся.
После тренинга к Алёне подошла пожилая женщина.
— Спасибо вам. У меня похожая ситуация была. Только с зятем.
— И как решили?
— Записала на телефон, как и вы советуете. Помогло.
Алёна улыбнулась. Каждая спасённая семья — это маленькая победа.
Дома её ждал Миша с ужином. Он научился готовить после отъезда отца. Оказалось, что умеет и хочет.
— Как прошёл тренинг?
— Отлично. Десять женщин узнали, что они сильнее, чем думали.
— А Борис Петрович звонил.
— И что хотел?
— Извиниться. В очередной раз.
— Ты принял извинения?
— Пока нет. Рано ещё.
Алёна кивнула. Понимала. Доверие ломается за секунду, а восстанавливается годами.
— А знаешь, что я поняла? — сказала она мужу.
— Что?
— Самая мощная защита от лжи — это правда, записанная на телефон.
Миша засмеялся.
— Это тебе слоган для тренингов.
— Да. И для жизни тоже.
Они поужинали, посмотрели фильм, легли спать. В своей квартире, в своём доме, без страха, что завтра кто-то будет их шантажировать.
А в Твери Борис Петрович звонил сестре Лидии и жаловался на жизнь. Сестра слушала и качала головой. Она-то знала брата с детства. И знала, что сам виноват в своих несчастьях.
Но это уже другая история.
