— Что ты там шаришься?! — бабушка выхватила фотографию из рук Ильи. — Сколько раз говорила — не лезь куда не просят!
— Баб, это же мама… А кто этот мужчина?
— Никто! Слышишь? НИ-КТО! — лицо Зои Петровны пошло красными пятнами. — И чтоб я больше… Чтоб ты больше…
Она судорожно разорвала снимок на мелкие кусочки.
— Бабушка! Ты что делаешь?!
— То, что давно надо было сделать! Нечего прошлое ворошить! Всё! Разговор окончен!
Зоя Петровна сгребла обрывки фотографии и выбросила их в мусорное ведро. Руки у неё тряслись.
— Баб, да что происходит-то? Почему ты так реагируешь?
— А ты не умничай тут! — бабушка ткнула в него пальцем. — Двадцать три года тебе, а ведёшь себя как малолетний! Сказала — никто, значит никто! И точка!
— Но у него глаза как у меня…
Пощёчина обожгла щёку. Илья ошарашенно уставился на бабушку — она никогда раньше не поднимала на него руку.
— Не смей! Слышишь? Не смей даже думать об этом! Твой отец — подонок, который бросил беременную мать! Всё! Тема закрыта!
***
Всё началось неделю назад. Илья помогал бабушке разбирать антресоли — она затеяла генеральную уборку. Среди хлама и пыльных коробок нашёлся старый фотоальбом.
— Ой, смотри-ка, — умилилась бабушка, — это ещё твоя мама в институте! Какая красавица была!
Они листали пожелтевшие страницы, пока Илья не наткнулся на ту самую фотографию. Мама — молодая, сияющая — обнимала высокого темноволосого мужчину. И глаза у него были точь-в-точь как у Ильи — серо-зелёные, с характерным прищуром.
Бабушка среагировала мгновенно. Но Илья успел запомнить лицо. И теперь оно преследовало его повсюду.
— Слушай, ты сегодня какой-то не такой, — Катя отложила телефон. — Третий раз переспрашиваю — пойдём в кино или нет?
— А? Да, конечно… Кать, а можно тебя спросить?
— Валяй.
— Если бы ты узнала, что твои родители тебе всю жизнь врали о чём-то важном… Ты бы стала копать?
Катя нахмурилась.
— Смотря о чём. А что случилось-то?
Илья показал ей сохранённое в телефоне фото — он успел сфотографировать снимок, пока бабушка отвлеклась.
— Ничего себе! Да вы же как две капли воды!
— Вот именно. А бабушка психанула и порвала фотографию. Сказала, что мой отец — подонок, который нас бросил.
— А раньше что говорила?
— Ничего особенного. Что он ушёл, когда узнал о беременности. Что искать его бесполезно. Что лучше забыть.
— Хм… А другие родственники? Может, кто знает?
— Есть бабушкина сестра, тётя Марина. Но они лет десять не общаются. Какой-то скандал был…
— Так найди её! — Катя решительно тряхнула волосами. — Илюш, это же твой отец! Ты имеешь право знать правду!
***
Марину Сергеевну нашли через соцсети — благо, фамилию Илья помнил. Женщина удивилась звонку, но пригласила приехать.
— Господи, Илюшенька! — всплеснула руками тётя Марина. — Какой ты большой стал! Весь в отца!
У Ильи ёкнуло сердце.
— Вы знали моего отца?
— Конечно, знала! Миша хороший был парень. Работящий, непьющий. На Ленку твою смотрел как на богиню.
— Но бабушка говорит, что он нас бросил…
Марина Сергеевна тяжело вздохнула.
— Ох, Зойка, Зойка… Вечно она всё по-своему перекручивает. Садись, милый, я тебе правду расскажу. Раз уж приехал.
Она налила чаю, достала печенье.
— Твоя мама познакомилась с Мишей на последнем курсе. Он на заводе работал, мастером. Молодой ещё был, но уже уважаемый. Влюбились они друг в друга без памяти. Только Зойке это не понравилось.
— Почему?
— А ты свою бабушку не знаешь? У неё всегда планы наполеоновские были. Мечтала, что Ленка за какого-нибудь начальника выйдет, или за бизнесмена. А тут — простой рабочий! Пусть и золотые руки, пусть и перспективный, но рабочий!
Марина Сергеевна покачала головой.
— Устраивала скандалы, угрожала, из дома выгнать грозилась. Но Ленка стояла на своём. А потом забеременела. И тут Зойка такое устроила!
— Что именно?
— Сказала Мише, что Лена сделала аборт. Что передумала замуж выходить. Что уезжает на стажировку за границу. А Ленку отправила рожать к дальним родственникам в деревню. Три месяца её там продержала!
— Но… но как же мама согласилась?
— А что ей оставалось? Зойка пригрозила, что если Ленка ослушается — на улице окажется. С животом, без копейки денег. Вот и сломалась девочка. А когда ты родился, Зойка оформила всё так, будто отец неизвестный.
Илья сжал кулаки.
— А отец? Он пытался нас найти?
— Пытался. Но Зойка всё скрыла. Даже фамилию тебе свою дала, не мамину. А когда Леночка в аварии погибла… — голос Марины Сергеевны дрогнул. — Миша приходил на похороны. Хотел тебя увидеть. Но Зойка такой скандал закатила! Милицию вызвать грозилась, сказала, что он самозванец, что никакой он не отец…
— И он отступил?
— А что ему оставалось? Доказательств никаких, свидетелей нет. Зойка же всё подчистила. Даже меня тогда шантажировала — мол, если я Мише помогать буду, она и со мной всякие связи порвёт. Вот я и смолчала… Прости меня, Илюшенька.
— А где он сейчас? Мой отец?
Марина Сергеевна достала старую записную книжку.
— Вот адрес. Правда, старый. Лет пятнадцать назад он там точно жил. Михаил Андреевич Серов. Может, и сейчас там…
***
Обычная хрущёвка на окраине. Илья поднялся на третий этаж, постоял перед обшарпанной дверью. Сердце колотилось как бешеное.
Дверь открыл мужчина — небритый, в мятой футболке. Пахнуло перегаром.
— Чего надо?
— Вы… вы Михаил Серов?
— Ну, допустим. И что?
— Моя мать — Елена Петрова.
Мужчина покачнулся, схватился за косяк.
— Какая ещё… Лена? Она же… Нет, погоди…
Он вгляделся в лицо Ильи, и его глаза — мутные, усталые — вдруг прояснились.
— Мать твою… Это же… Ты?
— Я ваш сын.
— Сын… — Михаил отступил вглубь квартиры. — Заходи. Только не… там бардак. Я не ждал.
Квартира и правда выглядела запущенной. Пустые бутылки, окурки, немытая посуда. Михаил судорожно сгрёб мусор с дивана.
— Садись. Хочешь… чаю? Или там…
— Спасибо, не надо.
Они сели друг напротив друга. Молчали.
— Двадцать три года, — наконец выдавил Михаил. — Двадцать три года я ждал. Думал, придёшь. Но уже и надеяться перестал.
— Я только недавно узнал. Случайно фотографию нашёл.
— Фотографию… — Михаил криво усмехнулся. — У меня их целый альбом был. Сжёг всё лет десять назад. В запое был, решил — хватит прошлым жить.
Он встал, подошёл к серванту, долго рылся в ящике.
— Вот, одна осталась. Не смог выбросить.
На снимке были те же люди — молодые, счастливые, влюблённые.
— Она тебе говорила обо мне? Мать?
— Нет. Она умерла, когда мне пять было. Меня бабушка воспитывала. Зоя Петровна.
— А, эта ведьма… — Михаил сплюнул. — Прости. Не должен я так о твоей бабке.
— Она мне всю жизнь врала. Говорила, что вы нас бросили.
— Бросил… — Михаил налил себе водки из початой бутылки. — Я твою мать на руках носить готов был! Квартиру кооперативную пробивал, чтоб нам жить было где. А эта стерва…
Он залпом выпил.
— Знаешь, что она мне сказала? Что Ленка аборт сделала. Что я ей всю жизнь сломал. Что уехала она подальше от меня. Я чуть с ума не сошёл! К ней домой ломился, соседи милицию вызвали. А потом… потом я узнал, что Лена погибла. И что сын у неё был. Ты.
— Почему не искали меня?
— Искал! — Михаил стукнул кулаком по столу. — Но твоя бабка… Она же в органах работала, связи имела. Пригрозила, что посадит меня за преследование. Что докажет — я не отец. Что свидетели найдутся, будто Лена с другими встречалась. Я к адвокату ходил — тот руками развёл. Говорит, без ДНК-теста не докажешь, а для теста нужно согласие опекуна. Замкнутый круг.
Он снова налил, но пить не стал. Просто смотрел на рюмку.
— Я тогда запил. Думал, заглушу боль. Не заглушил. Только хуже стало. Работу потерял, друзей растерял. Вот так и живу — один, никому не нужный.
— Вы мне нужны, — тихо сказал Илья. — Вы мой отец.
Михаил поднял голову. В глазах стояли слёзы.
— Отец… Какой из меня отец? Посмотри на меня — алкаш конченый. Может, бабка твоя и права была. Может, и правда лучше тебе было без меня расти.
— Это не ей решать было! И не вам! Это моё право было — знать отца!
— Прав ты, сынок. Прав. Только что теперь-то? Время не вернёшь.
***
Домой Илья вернулся за полночь. Бабушка ждала на кухне — полностью одетая, с каменным лицом.
— Где шлялся?
— У отца был.
Чашка выпала из её рук, разбилась о пол.
— Что ты сказал?!
— У отца. У Михаила Серова. Которого ты у меня украла.
— Я тебя защищала! — Зоя Петровна вскочила. — От нищеты! От позора! Твоя мать могла любого заполучить, а связалась с этим… с этим…
— С человеком, которого любила?
— Любила! Да что ты понимаешь в любви! Любовь в шалаше — это сказки для дурочек! А в жизни — квартира съёмная, зарплата копеечная, перспектив никаких!
— Он квартиру пробивал! Работал, старался!
— Ой, работал он! — бабушка истерически рассмеялась. — Мастер цеховой! Вершина карьеры! А моя Леночка могла министром стать! Или женой министра! А родила от кого? От алкаша!
— Он не был алкашом! Это вы его до такого довели!
— Я?! Да я жизнь на вас положила! Ночами не спала, когда ты болел! В очередях стояла, чтобы тебе всё лучшее досталось! А ты… ты предатель!
— Я не предатель. Я просто хочу знать правду.
— Правду он хочет! — Зоя Петровна схватилась за сердце. — А та правда тебе нужна? Что твой отец — конченый алкоголик? Что он даже за себя постоять не смог, не то что за семью? Вот твоя правда!
— Это вы его сломали! Отобрали любовь, отобрали сына!
— Лучше бы я тебя в детдом отдала! — выкрикнула бабушка. — Вырос бы, не знал никого, и горя бы не знал! А я дура старая, думала — внук, кровиночка, утешение в старости! А ты!
Она пошатнулась, схватилась за стол.
— Баб! — Илья кинулся к ней.
— Не трогай! — она оттолкнула его. — Вон иди! К своему папаше алкашу! Посмотрим, как он тебя примет!
— Бабушка, успокойтесь…
— Вон! Слышишь? Вон из моего дома! И чтоб я тебя больше не видела!
***
Илья снял комнату в старой хрущёвке. Денег хватало впритык — работал он системным администратором в небольшой фирме, платили немного.
С бабушкой не разговаривал уже месяц. Она звонила пару раз — сначала кричала, требовала вернуться, потом плакала, жаловалась на здоровье. Илья сбрасывал звонки.
С отцом встречались раз в неделю. Михаил пытался не пить при нём, но получалось плохо.
— Понимаешь, сынок, — говорил он после очередного срыва, — двадцать лет себя убивал. За один день не изменишься.
— Я понимаю, пап. Просто… старайтесь.
— Стараюсь. Вот, на работу устроился. Правда, сторожем пока. Но начальство обещало — если пить не буду, в цех возьмут.
Они сидели в убогой кухне, пили чай. Говорить было особо не о чём — двадцать три года пропасти не перешагнёшь просто так.
— Пап, а расскажите про маму. Какая она была?
Михаил оживлялся.
— Красавица была! И умная — институт с красным дипломом окончила. А как смеялась! Знаешь, так заливисто, искренне. Я когда первый раз услышал — влюбился сразу.
— А как познакомились?
— На танцах. Я с ребятами с завода пришёл, смотрю — стоит девушка. Одна. Красивая такая, но грустная. Подошёл, пригласил. Она сначала отказалась — говорит, не умею. А я говорю — научу. И научил…
Его глаза теплели, когда он вспоминал. В такие моменты Илья видел того человека с фотографии — молодого, счастливого, полного надежд.
***
— Опять к нему ездил? — Катя недовольно поджала губы.
— Кать, он же мой отец.
— Который пьёт не просыхая! Илюш, я понимаю, ты хочешь наладить отношения, но может, хватит? Он же тебя на дно тянет!
— Никуда он меня не тянет!
— Да? А почему ты тогда сам выпивать начал? Думаешь, я не замечаю?
Илья отвернулся. Действительно, в последнее время он частенько пропускал стаканчик-другой. Для расслабления.
— Это временно. Пока со всем разберусь.
— С чем разберёшься? С бабушкой, которая тебя вырастила? С отцом-алкоголиком? Или с собой?
— А что ты предлагаешь? Плюнуть на всё?
— Я предлагаю жить своей жизнью! — Катя повысила голос. — Мы три года вместе, а ты последние месяцы только о них и думаешь! О бабушке, об отце! А обо мне ты думаешь?
— Кать…
— Всё, Илюш. Хватит. Разберись сначала со своими тараканами, а потом поговорим.
Она ушла, хлопнув дверью. Илья остался один в пустой комнате.
***
Звонок раздался в три часа ночи.
— Илья Сергеевич? Это из больницы. Ваша бабушка…
Он примчался за пятнадцать минут. Зоя Петровна лежала под капельницей — маленькая, сморщенная, беспомощная.
— Инфаркт, — сказал врач. — Слава богу, соседи вовремя скорую вызвали. Но состояние тяжёлое. Возраст…
Илья сел у кровати, взял бабушку за руку. Она открыла глаза.
— Илюшенька… Приехал…
— Тихо, баб. Не говорите.
— Нет, сказать надо… Прости меня, Илюшенька. Прости старую дуру… Я думала… думала, как лучше… Для тебя, для Леночки…
— Знаю, баб. Всё хорошо.
— Неправильно я всё сделала… Сломала жизнь… И Мише, и тебе… Только поздно поняла…
Она заплакала — тихо, беспомощно. Илья гладил её по седым волосам.
— Не плачьте, баб. Я не сержусь. Правда.
— А Миша? Он… он как?
— Нормально. На работу устроился.
— Хороший он был парень… Я просто испугалась… Что вы бедно жить будете… Что Ленка намучается… А получилось…
Она закашлялась. Прибежала медсестра, что-то вколола.
— Ей нужен покой, — сказала Илье. — Приходите завтра.
***
Михаил пришёл в больницу на следующий день. Выбритый, в чистой рубашке. Трезвый.
— Как она?
— Лучше. Врачи говорят, кризис миновал.
Они стояли в коридоре, не зная, что сказать друг другу.
— Может, зайдёшь? — предложил Илья.
— Не думаю, что она меня видеть захочет.
— Захочет. Она вас вспоминала.
Михаил помялся, но вошёл. Зоя Петровна повернула голову, увидела его — и снова заплакала.
— Миша… Мишенька… Прости…
— Да что вы, Зоя Петровна. Всё прошло уже.
— Нет… не прошло… Я вам жизнь сломала… И Леночке… И вам…
Михаил сел на стул у кровати.
— Знаете, я много лет злился. Ненавидел вас. Проклинал. А потом понял — вы тоже её любили. По-своему, неправильно, но любили. Как умели.
— Я хотела… чтобы ей хорошо было…
— Знаю. Все мы хотим лучшего для тех, кого любим. Только иногда это «лучшее» оборачивается худшим.
Они замолчали. Илья смотрел на них — на бабушку, которая вырастила его, пусть и окружив ложью, и на отца, которого у него отняли. Два сломанных человека, покалеченных любовью и страхом.
***
Прошёл год. Илья снял двухкомнатную квартиру — бабушка жила с ним. После больницы она уже не могла оставаться одна.
Михаил приходил по воскресеньям. Первое время было неловко, но постепенно притёрлись. Зоя Петровна даже готовила его любимые пирожки с капустой.
— Может, чаю? — предлагала она.
— Спасибо, с удовольствием.
Они сидели втроём за столом, пили чай. Говорили о погоде, о новостях, о работе. Осторожно, стараясь не бередить старые раны.
Михаил держался уже восемь месяцев — с того дня в больнице не пил. Устроился в автосервис механиком, даже небольшую машину купил.
— Пап, может, съездим куда на выходных? — предложил как-то Илья. — На природу, на шашлыки?
— А Зоя Петровна? Ей тяжело будет.
— Ничего мне не будет тяжело! — возмутилась бабушка. — Я ещё ого-го!
Они рассмеялись. Впервые за много лет — все вместе.
С Катей Илья расстался окончательно. Она не смогла принять его новую семью — странную, покалеченную, но всё-таки семью.
— Ты же понимаешь, что это ненормально? — говорила она. — Жить с бабушкой, которая тебе всю жизнь врала, встречаться с отцом-алкоголиком…
— Бывшим алкоголиком. И да, я понимаю. Но они — моя семья.
— А я?
— А ты не смогла это принять.
Было больно, но Илья знал — правильно. Нельзя строить своё счастье, отвергая тех, кто тебе дорог. Пусть они не идеальны, пусть сломаны, пусть виноваты — но они семья.
***
— Илюш, глянь-ка, что я нашла! — бабушка протянула ему фотографию.
Та самая, которую она порвала два года назад. Склеенная по кусочкам, помятая, но целая.
— Баб… Вы же её выбросили?
— Собрала потом. Из мусорки. Дура я была, думала — уничтожу прошлое, и всё наладится. А прошлое… оно ведь никуда не девается.
Илья взял снимок. Молодые родители улыбались ему через годы.
— Повесь куда-нибудь, — попросила бабушка. — Пусть висит. Это ведь тоже мы. Какими были. Какими могли бы быть.
Вечером пришёл Михаил. Увидел фотографию на стене — замер.
— Это же…
— Мама вам её подарила? — спросил Илья.
— На день рождения. За месяц до… до всего. Сказала — это чтобы ты помнил, как мы счастливы.
Он отвернулся, но Илья видел — отец плачет.
Они сели ужинать. Обычный семейный ужин — бабушка ворчала, что картошка разварилась, Михаил нахваливал котлеты, Илья рассказывал о работе.
Со стены смотрели молодые счастливые люди, не знающие, что их ждёт. Ложь, предательство, потери, сломанные судьбы. Но также — прощение, которое приходит через годы. И возможность начать заново.
Не с чистого листа — со шрамами, с болью, с памятью о том, что было. Но всё-таки начать.
Потому что семья — это не только кровь. Это выбор, который мы делаем каждый день. Выбор простить, принять, быть рядом. Даже когда больно. Особенно когда больно.
И иногда нужно пройти через ад лжи и отчуждения, чтобы понять простую истину: идеальных семей не бывает. Бывают только те, за которые стоит бороться.