Алине казалось, что жизнь решила проверить ее на прочность самым противным способом.
Развод в сорок лет — это не просто просроченное пирожное, которое лежит на столе и нервирует, это скорее, выкинутый, так и не съеденный праздничный торт. Слишком поздно, чтобы испечь новый, слишком обидно, чтобы забыть о несостоявшемся торжестве.
Это для Алины поздно. Она чрезмерно серьезная и нелюдимая дама. Для нее новый брак — это восхождение на Эверест.
А муж Виталик… Виталик, этот вечный мальчик, застрявший в подростковом периоде безответственности, ушел, поджав хвост и бормоча невнятные извинения. И, в отличие от Алины, ему было к кому уходить. Он, видите ли, не мог бороться с “непреодолимым чувством”. Алине же оставил лишь пепел разочарования и съемную квартиру — верх цинизма и насмешка судьбы.
Еще и благородно заявил:
— Алин, прости меня… Но на квартиру я не претендую, она за тобой остается.
Ага, благодетель.
— Мы ее арендуем.
— Зато новую искать тебе не надо. Хорошо же.
Сидя в облезлой, тусклой, продуваемой всеми ветрами беседке во дворе, Алина чувствовала себя заброшенной декорацией к чужой счастливой пьесе.
Сорок лет — это не середина жизни, как любят повторять оптимисты, это, скорее, контрольная точка, где подводят итоги и с ужасом обнаруживают, что баланс не сходится.
Что у нее, у Алины, есть?
Жилья своего нет, стабильности — тоже, мужа, естественно, нет. И детей…
О, дети — это отдельная, болезненная тема.
Виталик наелся отцовства с сыном от первого брака.
— Алин, ну зачем нам еще? У меня есть сын. Мне этого хватит, правда! И ты с ним, кажется, ладишь нормально. Я так устаю… — нашептывал он тогда, когда Алина опять поднимала эту тему. Он нашептывал. И она, глупая, любящая, поверила. Ну, заслужила. Что уж там.
Пожертвовала своими желаниями ради его комфорта.
Теперь же, сидя в этой облезлой беседке, Алина чувствовала, что ее жизнь выглядит примерно так же.
Погода будто насмехалась над ней.
Моросящий дождь, сырость, ветер… Ни души на улице.
Самые страшные мысли закрадывались Алине в голову о бренности бытия.
Она пыталась сфокусироваться на другом. Хоть на чем-то.
— Пойду, наверное, напьюсь чаю, — сказала она, представляя, как будет заедать свое экзистенциальное горе приторно-сладкими пирожными, которые, скорее всего, просто добавят ей лишних кг.
Но нет.
Сегодняшний день еще не сполна насладится Алининым горем.
Появился он.
Дядя Саша.
Сосед, ходячее воплощение ворчливого пессимизма, которого Алина старательно избегала последние пятнадцать лет. Ему было далеко за семьдесят, а, возможно, и за восемьдесят — определить его точный возраст было затруднительно. Каждый его выход во двор сопровождался густым облаком негатива и бесконечным потоком брюзжания, нравоучений и жалоб на нерадивых соседей, молодежь, погоду и вообще на все человечество.
До жути вредный старик.
— Чего это ты тут разнылась, Алина? — проскрипел он своим скрипучим, как старая дверь, голосом, неуклюже присаживаясь рядом и тяжело опираясь на свою видавшую виды трость, которая, казалось, была старше его самого.
Алина издала долгий, страдальческий вздох.
“Ну вот, только этого сейчас не хватало для полного счастья”, — мысленно взвыла она.
— Да так, дядь Саш, предаюсь философским размышлениям о тщете всего сущего, — ответила она обо всем и ни о чем.
— Философствуешь? Осень так подействовала?
— Ну, — кивнула Алина.
— Или твой сбежавший муж? — ухмыльнулся он.
Алина закрыла лицо руками.
— Не надо об этом.
— Да видел я, видел, как он вещички свои из подъезда выгружал и в “газельку” загружал.
— Тогда чего вы от меня хотите?
Дядя Саша и сам не знал, чего он хотел. Ну уж точно не посочувствовать. Ой, да, точно, он же вышел ее уму-разуму поучить.
— Чего хочу, чего хочу, — скрипуче рассмеялся дядя Саша, — Конечно, когда у тебя ни кола, ни двора, только о тщете рассуждать и остается. Сорок лет, а ума на грош! Ни квартиры, ни мужа, ни детей! Как жить-то будешь на старости лет? Милостыню просить пойдешь, что ли? Или на паперти сидеть с протянутой рукой?
Бесцеремонность зашкаливала.
— Хватит.
— Эх, учишь вас, учишь, а толку никакого. О жилье подумать надо было раньше. О семье нормальной. А ты… Эх, испортила ты свою жизнь. Все. Уже не восстановишь. Поздно. Тебе сорок. Оглянуться не успеешь, как пенсия настанет, и сил уже не будет, и вставать тяжело… И это, милая моя, наступит не в восемьдесят, а в шестьдесят уже почувствуешь.
Да Алина уже чувствует. Мужа нового искать не хочется. А квартиру на что покупать?
— Дядь Саш, а вам-то какое собственно дело до моей жизни? — огрызнулась она, — Лучше бы за своей собственной присмотрели.
— А у меня-то как раз все в полном порядке, — самодовольно заявил старик, расправляя плечи, — Квартира вон, двухкомнатная, в отличном состоянии. Собственная, между прочим. Я не по чужим углам скитаюсь. И дети, слава Богу, есть. И сын, и дочка. Они-то меня точно досмотрят. Если не по любви и доброте душевной, так хоть за квартиру. Уж кто захочет наследства лишаться. А ты… Если и успеешь родить, то где ты их растить будешь? Что ты им оставишь? В наше время ценятся только деньги и недвижимость!
Алина слезла с лавки:
— Да пошли вы! — выпалила она, — Живите себе спокойно в своей прекрасной квартире и радуйтесь жизни. А я как-нибудь сама разберусь со своими проблемами!
Старик проводил ее взглядом, бормоча что-то себе под нос.
Дома, в своей пустой, съемной квартире, которая ей теперь, кстати, не по карману, Алина разрыдалась, как маленькая девочка. Слова дяди Саши всегда попадали в цель, во все ее страхи и комплексы.
Но ей это было нужно. Нужно поплакать, чтобы хоть как-то сбросить все эти эмоции.
А утром Алина сама себе сказала:
— Хватит ныть и жалеть себя! Да, тебе не 20. И даже не 30… Ну и что? Может, мужа ты уже и не встретишь, а вот квартирой себя обеспечить вполне способна, раз уж столько времени прощелкала, то придется потрудиться сейчас. Да и не одинока ты, друзей полно.
Вот такая нехитрая психотерапия помогла Алине справиться с бедой.
Чтобы не перегружать себя и не переживать обо всем одновременно, Алина решила начать с самого важного.
Сначала нужно было решить вопрос с жильем. Алина прекрасно понимала, что оплачивать аренду двухкомнатной квартиры ей одной будет крайне проблематично. Придется искать что-то более скромное и экономичное. Причем быстро.
Мониторить объявление долго не пришлось. Она открыла сайт и увидела, что в их же доме сдается однушка.
Квартира была старенькая, с трещащими полами и мебелью, помнящей еще времена застоя. Но зато цена была вполне приемлемой. Да и ехать никуда не пришлось. Здесь она прожила почти пятнадцать лет, знала каждый уголок, каждого жителя, чувствовала себя как дома. И до работы было рукой подать — не хотелось тратить драгоценное время и деньги на дорогу.
Так началась новая глава в жизни Алины.
Глава, где она была не второстепенным персонажем в чужой истории, а главным героем своей собственной.
Она стала чаще видеться со своей сестрой и ее семьей, с племянниками, которых раньше видела лишь по праздникам. Она баловала их подарками, стараясь компенсировать им отсутствие отца, который, как назло, жил в другом городе и не проявлял особого интереса к их жизни.
На Новый год она, неожиданно для себя самой, сорвалась на горнолыжный курорт, где впервые в жизни встала на лыжи и чуть было не переломала себе все, свалившись в сугроб. Но это было весело.
Вернувшись домой, она с головой ушла в работу, стараясь заглушить боль от развода и предать забвению воспоминания о Виталике.
Жизнь Алины не была безоблачной.
Она иногда скучала по Виталику, злилась на него, пыталась понять, где она совершила ошибку, что пошло не так в их отношениях.
Иногда ей опять казалось, что все кончено, и что ловить больше нечего.
Но потом она вспоминала слова дяди Саши и злость, неожиданно, придавала ей сил.
Алина стала активно копить деньги на собственное жилье. Чтобы первый взнос был внушительным. Ипотека казалась ей неподъемной ношей, огромным кредитом, который она никогда не сможет выплатить, но она не сдавалась. Она верила, что рано или поздно у нее все получится. А для этого надо много работать, вот Алина и ушла полностью в работу.
Аж на пять лет.
Головы порой не поднимала от ноутбука.
Дней не замечала.
Вот и сейчас засиделась до ночи, глаза уже слипались, а дома неприятно пахло рыбными очистками.
— Блин! — подскочила Алина, ломанувшись на кухню.
Конечно, в раковине лежал не дочищенный окунь, которого она планировала приготовить еще на обед.
— Все, пропал…
Уже стемнело, но пришлось выползти на улицу, иначе спать тут будет невозможно.
Возле мусорного контейнера она увидела какого-то старика, который явно испытывал затруднения с тем, чтобы донести не такое-то и тяжелое ведро до бака.
Алина подошла к нему, чтобы предложить свою помощь.
— Давайте я вам помогу.
Мужчина поднял на нее красные глаза.
Это был дядя Саша. Алина не видела его уже целую вечность. Казалось, что годы согнули его в дугу.
Алина, не раздумывая, взяла у него из рук ведро и выбросила мусор в контейнер. Затем она помогла дяде Саше дойти до его квартиры, которая находилась на первом этаже их дома, только в другом подъезде. В квартире она помогла ему добраться до кровати, на которую старик тяжело опустился, измученно кряхтя.
Алине совершенно не хотелось вспоминать старые обиды, но она деликатно спросила его, почему ему никто не помогает, почему он один в такой поздний час возится с мусором.
— Дети… — прошептал дядя Саша, с трудом ворочая языком, — Они со мной больше не общаются. Совсем. Ни просто так, ни по телефону, ни даже за квартиру. Сказали, что я могу подавиться своей квартирой, и бросили трубку. С тех пор я их больше не слышал. А они мне не отвечают.
Алина вспомнила, как тогда, со злости, пожелала ему, чтобы он сам испытал на себе все то, о чем так легко говорил про нее. Но она же не всерьез, правда? Это не из-за нее? Нет, какие глупости.
— А что случилось? — спросила Алина, — Неужели совсем не навещают?
— Да… Характер у меня, конечно, не сахар, — признался дядя Саша (ага, удивил!) — Всегда ведь правду в глаза говорил, не стеснялся в выражениях. Не всем это, знаешь ли, нравилось. Ну, вот и договорился до того, что остался совсем один. С детьми так рассорился, что отца для них больше нет…
Она прекрасно понимала дядю Сашу. Она сама не раз страдала из-за своей прямоты и нежелания лицемерить.
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — предложила она.
— Соцработник ко мне приходит. Не надо ничего.
Ага, приходит. Только, видимо, не очень-то охотно.
Алина закатила глаза, несколько раз выдохнула, постаралась (уже теперь искренне) простить дядю Сашу за те слова, и спросила снова:
— Может, все-таки помочь?
— Немного…
Нельзя сказать, что Алина от него не отходила. Впрочем, и он не лежачий. Так, по мелочи, все мог сам делать. Но уборку, готовку и даже его поездки в поликлинику Алина брала на себя, когда у нее была такая возможность.
Она не знала, что ей двигало. Либо сострадание, либо страх, что однажды она сама может оказаться в его положении, ведь у нее детей-то нет. А, наверное, все могут однажды оказаться в его положении.
Поэтому Алина делала все, что от нее зависело.
Поначалу это было непросто. Дядя Саша, несмотря на свою беспомощность, оставался все таким же сварливым, капризным и недовольным. Но Алина научилась и отвечать ему. Не грубо, не резко, но по справедливости. Себя она прекрасно защищала. Дядя Саша тоже немного оттаял, видя, как много ее времени уходил на него, а Алина даже не просит ничего за это.
Он даже признался ей, что очень жалеет о том, как он обращался со своими близкими, что хотел бы все исправить, но, к сожалению, время упущено.
Пережили они и период, когда он совсем лежал. Совсем. Тогда, конечно, социальной помощи было больше, но все равно Алина была его основной сиделкой. Дядя Саша перевел ей за это свои небольшие накопления. Попросил взять, как оплату.
Ненадолго наступило облегчение. Он даже сам стал выходить во двор, магазин, гулять, чему-то улыбался, общался с Алиной…
Но это ненадолго.
Резко стало в разы хуже.
Дядя уже был очень слаб. Почти не говорил, не реагировал на происходящее вокруг. Но Алина чувствовала, что он благодарен ей за все.
Вскоре все кончилось.
После похорон Алина получила официальное письмо от нотариуса. В письме сообщалось, что Александр, находясь в здравом уме и твердой памяти, завещал ей свою двухкомнатную квартиру. А ведь она помнила, что в тот недолгий период улучшения он подолгу где-то гулял.
— Но почему? — в растерянности спросила она у нотариуса, когда встретилась с ним в его офисе, — Почему именно мне? Ведь у него есть дети, внуки…
— Он объяснил это тем, что вы были единственным человеком, который по-настоящему заботился о нем, когда ему это было больше всего нужно, — ответил нотариус, — И он за что-то просит прощения. Только не сказал, за что. На этом все.
Алина расплакалась от переполнявших ее чувств.
Она досматривала дядю Сашу, а дядя Саша обеспечил ее жильем. Вот уж ирония судьбы.
