На дачу редко кто-то приезжал, поэтому Лида и повезла Сашу туда: там их точно никто не достанет – ни его жена, ни её мачеха. Что нужно жене Саши, Лида не знала и знать не хотела – он сам придумывал для неё легенды. А что нужно мачехе, понятно: помыть окна, снять или повесить шторы, убрать паутину с люстры и так далее. С тех пор как она сломала шейку бедра, мачеха покоя Лиде не давала. И каждый раз говорила:
-Вот забудешь старуху, погибну я здесь одна. Кота, что ли, завести.
Про кота мачеха говорила уже десять лет, с тех пор как не стало папы, но так его и не завела. И хорошо, а то бы Лиде пришлось покупать ещё и наполнитель для туалета, и потроха какие-нибудь вонючие на рынке. А ей и без этого хватает: мачеха помешена была на этом рынке, считала, что только там нормальные продукты и можно купить.
-Какой бардак тут у вас, – заметил Саша. – Хорошее же место, можно в порядок привести и продать, если не пользуетесь.
-Возьми и приведи, раз такой умный, – огрызнулась Лида. – Мне без этого забот хватает. И вообще, мы за этим сюда приехали?
Подруга Лиды Олеся считала, что Лида специально выбирает женатых мужчин для отношений, избегая, таким образом, какой-либо ответственности.
-Ты просто боишься брака! – говорила она. – Тебе к психологу надо. Это всё из-за твоих родителей, я уверена.
-Они тут ни при чём! – обрывала Лида подругу. – И вообще: не лезь не в своё дело.
Олеся обижалась, но проходило время, и снова бралась за ту же волынку. Одна Олеся и могла терпеть скверный Лидин характер. Ещё и мачеха, но та по привычке: сначала перед отцом пыталась выставиться, а теперь и правда, наверное, боялась остаться одна.
Туалет на даче был на улице, и пока Лида туда бегала, Саша залез зачем-то в старый комод.
-Это кто? – спросил он, протягивая Лиде выцветшую фотографию. – На тебя вроде похожа.
В пальцах закололо, во рту стало солоно от закушенной щеки. У всех девочек были мамы. Папы не у всех, а вот мамы – да. У Лиды мамы не было. Ощущение, что не было никогда, потому что она её не помнила. Даже смутно. Лиде было два, когда той не стало, и, кажется, почти сразу же отец стал жить с мачехой. Наверное, побоялся, что не сможет один справиться с ребёнком. Он никогда не говорил с Лидой про маму, не рассказывал историю их знакомства, не говорил, что с мамой произошло. Родителей у мамы не было, была только старшая сестра, которая жила в другом городе и присылала Лиде дорогие подарки. Вроде как откупалась.
Лида выхватила фотографию, впилась в неё глазами. Отец говорил, что фотографий не сохранилось. Врал, значит. Прятал их здесь, на даче: знал, что мачеха дачу не любит.
-Уйди, – сказала Лида Саше.
-Что значит уйди? – возмутился он.
-То и значит. Мне надо побыть одной.
-А как ты обратно доберёшься?
-На автобусе, не переломлюсь.
-Лида, не дури!
-Я двадцать семь лет Лида. Отстань. Сказала – уйди!
-Меня достало, что ты так себя ведёшь. Не объяснишь, в чём дело – мы больше не увидимся.
-Ну и вали.
-Так, значит?
-Слушай, не строй из себя святого, а? Кому жена там названивала? Перезвони ей, расскажи очередную легенду и беги под крылышко!
-Лида, это несправедливо. Я же предлагал рассказать ей…
-Уходи!
Саша хлопнул дверью, которая и без того еле держалась в петлях. Лида уняла дрожь, выпила стакан воды, отдающей железом – скважина здесь была так себе, а взять с собой питьевой воды она не догадалась. Пусть валит, она не собирается его держать. Тем более, учитывая эту дурацкую задержку. Что б её!
Фотографий было немного. На одной папа и мама были вместе: обнимались, глядя не в камеру, а друг на друга. Лида жадно всматривалась в это доказательство родительской любви и жалела о том, что так и не решилась спросить у отца о маме. Какой она была? Что с ней случилось? Почему он молчал о ней всегда?
На самом деле Лида много чего себе напридумывала. Может, у мамы была психическая болезнь. Или она пила. Или изменяла. Была какая-то причина, по которой отец молчал. И по которой так быстро забыл маму. Он и мачеху не любил вовсе, Лида видела: вот мачеха отца любила, это да. А он вообще никого не любил. Только себя. Ну, и немного Лиду.
Может, Олеся и права.
Может, Лида боится, что выйдет замуж и исчезнет, как исчезла её мать.
Может, поэтому Лида не делает тест, потому что ребёнка рожать она не будет. Зачем, если он тоже потом останется один?
Фотографии она забрала с собой. И час тряслась в рейсовом автобусе. Мачеха снова названивала: приспичило ей манты приготовить, а пароварка наверху, достать некому. Что б её!
-Спасибо, что заехала. Думала, совсем забыла старуху. Надо бы мне кота завести…
Лида сжала зубы и полезла наверх за пароваркой. Голова закружилась, она чуть не упала: схватилась за шкаф, уронила сахарницу, у которой отломилась ручка.
-Что с тобой? – засуетилась мачеха. – Опять не ешь ничего? Диеты эти ваши… Ну чего выдумывать, не толстая ты нисколько! Сахарница такая хорошая была, жалко… Надо попробовать склеить…
В висках стучало, к горлу подступила тошнота. Нет, этого не может быть! Злые слёзы брызнули из глаз, Лида отвернулась, чтобы мачеха не заметила.
-Я тебе новую сахарницу куплю.
-Не надо новую. Я эту склею. Отец твой ещё дарил…
Лиду злила эта слепая преданность отцу. Десять лет прошло, а она всё ещё живёт одним им. Зачем? И не сказать, что старая ведь – в этом возрасте и любовь случается, и на права сдают, и замуж выходят. А она всё про него думает. По-че-му?
-Как знаешь. Ещё что-нибудь надо достать? А то мне ехать надо.
-Как же… Я думала, ты на манты останешься. Я с картошкой сделаю, как ты любишь.
От одной мысли о жирных мантах к горлу подступала тошнота.
-Мне надо ехать, – повторила Лида.
На лице у мачехи появилось страдальческое выражение. Ну и пусть.
Саша и правда перестал ей звонить и писать, а когда Лида написала сама, напротив её сообщения повисла одна галочка. «Кажется, добавил в чёрный список», – поняла Лида.
Думать про Сашу не хотелось. И про тест не хотелось. Поэтому она стала думать про маму. Почему она раньше не пыталась про неё узнать? Можно было спросить у отца, у тёти, в конце концов.
У тёти можно спросить и сейчас. Они, конечно, особо не общаются: так, обмениваются по праздникам сообщениями. Если бы тётя жила здесь, Лида поехала бы к ней и поговорила. Но лететь ради этого в другой город – сомнительное удовольствие. Позвонить, наверное, будет правильнее.
Лида начала издалека. Спросила про здоровье и братьев. Строила из себя примерную родственницу. Тётя удивилась, но потом обрадовалась: принялась рассказывать про многочисленных родственников и многочисленные болячки. Лида терпеливо слушала. И только после этого спросила:
-Тёть Тань. А не могли бы вы мне рассказать про маму.
Повисло молчание. Тётя была поймана врасплох. Жаль, что Лида не видела её лица: по его выражению можно было бы попробовать угадать, какая из её гипотез была верна.
Тётя заговорила. Не про то, что хотела услышать Лида. Заговорила про детство, как они с мамой совсем не дружили, потому что мама была сильно младше, а тётя ревновала её к родителям. Как мама хорошо рисовала и как её укусила змея.
-А как они познакомились с папой?
Тон у тёти сразу переменился.
-Я не знаю.
-А свадебные фотографии у вас есть?
Тётя надолго замолчала. Потом ответила:
-Нет. Они никого не приглашали.
-Почему?
-Откуда я знаю? Надо было задавать эти вопросы твоему отцу.
Надо было, Лида и сама это знала. Но она не успела.
Спросить, что случилось с мамой, Лида не решилась. Испугалась. Не смогла.
Когда договорила, увидела три пропущенных от мачехи. Ну что ей ещё надо?
-Лида, как твоя голова? Не кружилась больше?
-Нет.
-Ты там ешь?
-Да, я ем.
Терпение у Лиды было на исходе. И что она прикопалась?
-Может, к врачу сходить?
-Да зачем?
-Ну… Так. Провериться.
Лиде надо было к врачу. И она знала к какому. Но страшно боялась.
-Хорошо, я проверюсь.
Тест она купила только через два дня. Ещё через два дня решилась сделать. Саша молчал. Без него стало так тоскливо, Лида и не представляла, что так бывает.
Две полоски.
Две полоски.
Две полоски.
Она сама поехала к мачехе. Не могла сказать, почему. Та удивилась и обрадовалась.
-Вспомнила про старуху!
-Да какая ты старуха! – рассердилась Лида. – Тебе шестьдесят три года, замуж ещё можно выйти. А ты заладила: старуха, старуха!
-Нет уж, милая, замуж – это про тебя. У меня один муж, и он меня там дождётся.
Лида еле сдержала усмешку: интересно, как, по мнению мачехи, они там будут делить отца с мамой? Мама же была первой женой…
-Ты сходила к врачу?
-Что? – не поняла Лида.
-Ну, твои головокружения.
-А. Нет. Да нормально всё, не парься.
-Лида, надо сходить.
-Да зачем?
Мачеха пожевала губы и сказала:
-У матери твоей опухоль в голове была.
Лида замерла. Прикусила щеку.
-Опухоль?
-Да. Тоже голова кружилась, а так вроде и ничего. А когда обнаружили, поздно было.
Не верилось, что мачеха заговорила о маме. Она не говорила о ней никогда. Значит, болезнь. А почему папа тогда ничего не говорил?
-У вас с папой при маме ещё всё началось? – осмелела Лида.
Мачеха вскинула удивлённые глаза.
-Началось?
-Ну, вы же почти сразу поженились.
В глазах у мачехи появилось что-то странное. Похожее на жалость.
-Мы поженились за пять лет до твоего рождения, – произнесла она.
Лида не понимала. О чём это мачеха?
-Так и думала, что он ничего тебе не сказал. Трус. Всегда был таким.
-Погодите. Так они… Они не были женаты?
Мачеха покачала головой.
-А как же…
Правда обрушилась на Лиду ледяной водой.
-Они… Она… То есть я…
Слов не находилось.
Мачеха протянула руку и сжала ладонь Лиды.
-Не переживай. Всё уже давно травой поросло. Мне сначала больно было, знала бы ты. Я же не могу иметь детей. Он всё пропадал куда-то, легенды мне всякие сочинял, а я верила. А потом говорит: так и так, она болеет, у нас дочь, я её не брошу. Ну и…
Во рту было солоно. Лиду трясло. Тошнота подступала к горлу. Она побежала в туалет, где её вырвало. Умылась холодной водой.
-Сходила бы ты к врачу, дочка.
Зачем она так? Ну, зачем?
-Мне не надо к врачу, – выдавила Лида. – Я беременна.
-Что?
Теперь и у мачехи глаза стали влажные.
-А кто отец?
-Да какая разница…
Лида ждала вопроса о том, будет ли она оставлять ребёнка. Но мачеха его не задавала. Только смотрела на Лиду, жевала губами.
-Спасибо, – прошептала Лида.
-Да за что?
-За всё.
Лида подошла к мачехе, обняла её. Надо котёнка ей подарить, что ли. Котёнок – это хорошо. И ребёнок, наверное, тоже…
