Никогда еще пробуждение не было настолько кошмарным. А Василий знал в этом толк. Чего уж греха таить, любил он периодически «расслабиться» с друзьями-приятелями. Иногда случалось, поутру после этих посиделок не то что вставать, жить не хотелось. Но сегодня было что-то совсем из ряда вон.
Первой пришла боль: вонзилась в мозг, стерла все мысли и мыслишки, гирьками навалилась на веки, не давая открыть глаза. Вслед за болью появился страх. Иррациональный, липкий. Бояться в темноте было совсем невыносимо, и Василий со стоном разлепил тяжелые веки.
***
Сознание возвращалось нехотя, память и вовсе не торопилась. Поэтому Василий некоторое время бессмысленно смотрел в потолок и просто ждал, когда реальность придет в фокус.
«Я не дома! — наконец понял он. — Пахнет странно, и кровать… Не моя кровать. А где же я тогда?» Голову поворачивать не хотелось, но надо. Чтобы понять, куда его занесла нелегкая. Приготовившись к новому приступу боли, Василий огляделся: «Похоже, я в больнице… Просто отлично! И как я сюда попал? С Маринкой поругались, ну это как обычно. Или нет? В этот раз она особенно лютовала: да чтобы тебе загнуться от твоей пьянки… всю душу ты мне вымотал… Что-то такое она кричала, когда я обувался-одевался в прихожей. И? Накаркала, что ли?»
Он попытался нахмуриться. Боль ему этого не простила: шурупом вонзилась в мозг. «Лучше бы я все-таки загнулся! — простонал про себя Василий. — Ну хорошо, я ушел, встретились с Петровичем в гаражах, посидели, потом Леха подтянулся. Еще посидели… Потом Петрович начал что-то про баб говорить. Мол, жениться, как ни крути, надо. Я влез: «А на кой? Чтобы жизнь себе испоганить? От баб вред один».
Петрович что-то стал в защиту своей благоверной говорить. Хотя какая она благоверная-то? Все знают, что его Лариска хвостом перед мужиками крутит. Небось у Петровича такие рога, что любой лось позавидует. Я ему об этом вроде и сказал… Да, точно сказал. А вот потом? Петровичу это не понравилось. Орать начал, дальше за грудки меня схватил. Леха что-то на заднем плане кричал, даже разнимать нас вроде пытался. А вот дальше темнота! Из чего следует только один вывод — сильно моей голове в потасовке досталось».
Все относительно прояснилось, и Василий решил дать отдых своей многострадальной головушке. Прикрыл тяжелые веки и провалился в сон.
***
Маринин будильник бодро потренькивал какую-то радостно-глуповатую попсу. С которой, как предполагалось, пробуждение будет легким и веселым. Но это только предполагалось. Марину будильник раздражал! Хотя дело, может, и не в дурацкой песенке про какие-то муси-пуси. Дело в том, что в пять утра любая музыка раздражает. А деваться некуда — надо вставать. Марине на работу к восьми, а перед этим нужно еще кучу дел переделать: сыну-двоечнику Сережке завтрак приготовить, себя в порядок привести, благоверного поднять.
Хотя сегодня благоверный отменяется. Не явился вчера Васька домой. Обиделся, видите ли! Ну и черт с ним. Прогуляет в очередной раз — вылетит с работы. А потом и Маринка, может, наконец соберется и на развод подаст. Давно пора. Осточертели его «дни здоровья» по выходным.
За Василия она пока не переживала. Бывало уже такое, не один раз бывало. Обижался муж на Маринкину горькую правду, после чего ночевал либо в гараже у Петровича, такого же литрбольшика, либо у Лешки на раскладушке. Потом непременно приходил домой: есть-то охота. А кто же его, кроме жены, кормить будет? Кому он нужен?
Телефон завибрировал на столе: номер незнакомый. Вот тогда Марина почувствовала первый легонький укол беспокойства.
— Слушаю?
— Марина Александровна Галкина?
— Я.
— Муж ваш, Василий Васильевич Галкин, в третьей районной больнице…
— Допрыгался! — выдохнула Маринка, когда официальный голос в трубке рассказал все, что требовалось. — Ладно, спасибо.
***
Когда Марина вошла в палату, у кровати Василия сидел виноватый Петрович. Увидев, злую, уставшую Маринку с пакетами в руках, засобирался:
— Выздоравливай, Васька. Хорошо, что ты так удачно головой приложился. Мозги не сильно пострадали. Врач говорит, скоро будешь как новенький. А канистру эту, о которую ты долбанулся-то, я под верстак убрал. Обезопасил, так сказать, рабочее пространство. Ну ладно, всего тебе…
Петрович вышел из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
— О чем это он? — нахмурилась Марина, устраивая на тумбочке один из пакетов.
— Да так… Упал вот, нечаянно. Головой приложился. — Василий старался не смотреть на жену.
Не дай бог, потребует подробностей. И придется рассказывать, как сцепились они в гараже с Петровичем. Как Леха в миротворцы полез. Да как Петрович в сердцах тряхнул Василия за грудки и отпустил. А тот не устоял с пьяных глаз, поскользнулся на чем-то и полетел, влекомый земным притяжением, а на пути ему попалась железная канистра. Вот к ней-то, родимой, он и приложился головой, да так, что потерял сознание. Петрович с Лехой от испуга вызвали скорую, так вот Василий и очутился в больнице.
— Черти бы вас побрали, с гулянками вашими, — устало сообщила Марина. — Был бы трезвый, ничего бы не случилось. А сейчас и себе головную боль поимел, и мне забот прибавил. Мотайся теперь в больницу после работы. Будто у меня дома дел мало!
— Ну и не мотайся, — мужественно отказался Василий.
— Да иди ты, герой! — отмахнулась Марина. — Пойду лучше с твоим врачом поговорю.
«Уф, легко отделался», — выдохнул Василий.
Но оказалось, что не все так просто.
От врача Маринка вернулась довольная. И это настораживало.
— Ну что я могу тебе сказать, — многозначительно начала она. — Дела твои и правда не так плохи. Перелом височной кости, но ничего особо серьезного. В больнице полечишься недельки две-три. Потом реабилитация месяцок: электрофорез, фонофорез и всякое другое. Слышать на одно ухо, может, хуже станешь. Но этому, я думаю, ты только рад. Сколько раз мечтал: «Оглохнуть бы, чтобы ругань твою не слышать!» Помнишь?
Василий поморщился. Больно. Лучше уж слушать без эмоций. Но дальше Марина сказала такое, что Василий чуть было не подскочил на кровати:
— А еще тебе нельзя пить! Совсем! Чего глаза выпучил?
А Василий был не виноват. От такой новости глаза сами из орбит вылезли.
— Никогда? — страдальчески спросил он.
— Ну, если овощем стать не хочешь, то никогда! — злорадно произнесла Марина. — Ты ведь мозгом ударился. Мало ли какие там процессы пойдут. Тебе оно надо? Так что готовься, Васенька, к новой жизни! А я пойду пока. Двоечника кормить пора.
И она вышла из палаты, оставив мужа страдать от боли и тягостных мыслей.
***
К своему удивлению, к трезвости Василий привык довольно легко. В больнице пить не положено, а дома уже и не хотелось. Друзья-приятели, Петрович и Леха, самоустранились. Скучно им стало с вечно трезвым Василием. Он это принял философски: эти ушли, другие придут. Марина радовалась: жизнь более менее налаживалась. Но Василий на достигнутом не остановился.
Однажды, после выздоровления, он вернулся с работы мрачнее неба перед грозой:
— Надоело! — заявил он с порога.
— Что надоело-то, Вася? — поинтересовалась Марина.
— Все! А особенно эта работа. Ну что вот я забыл среди этих питекантропов? У них же интеллект где-то на уровне плинтуса. Да и интересы там же! Бабы, бухлишко, футбол! Тьфу!
Марина изумленно смотрела на мужа, ждала продолжения. И Василий продолжил:
— Я решил сменить работу!
— С ума сошел, — возмутилась Марина. — Тебе сорок с лишним. Раньше рыпаться надо было, еще в молодости. Образование получать, устраиваться в жизни. А сейчас-то что? Ты же, кроме как грузить, ничего и не умеешь больше!
— Не сепети! Я все продумал. Помнишь, у меня друг Валерка когда-то был?
Марина неопределенно пожала плечами.
— Ну да неважно. Мы тут ему мебель привозили. Он как меня увидел, чуть в обморок от удивления не упал. «А чего это ты в грузчики подался? Платят хорошо? Нравится?» — вопросами засыпал. А мне и ответить нечего. От безвыходности гружу. Но Валерка молодец. Понял мое молчание правильно.
«А переходи ко мне в фирму. Мебеля делать будем. У тебя же руки золотые… Были». Были, прав он. А потом сплыли. Не нашел я в свое время, куда их применить. Тогда я ответа Валерке внятного не дал: страшно все бросать. Вдруг на новом месте не получится? Сноровку-то я подрастерял, да и мозг от бухашки, поди, размягчился… Здесь хоть стабильно, гружу себе и гружу. А там сплошная неизвестность. А у меня сын-двоечник, жена, быт. Но сегодня решился! Хватит себя хоронить. Ухожу к Валерке.
Марина не знала, радоваться ей или пугаться. Но решила: «Чем черт не шутит. Поддержу мужа».
Так Василий сменил работу. Все у него получилось. И вот бы тут и вздохнуть спокойно. Но жизнь любит сюрпризы.
***
Разобравшись с работой, Василий переключился на… Марину!
— Маришка, ты только не обижайся, — начал Василий издалека. — Вспомни нашу молодость.
Марина настороженно посмотрела на мужа, кивнула:
— Допустим, вспомнила. И?
— Ну вот помнишь, какая ты была? Стройная, красивая, мечта, а не женщина. А сейчас? Ты только посмотри на себя в зеркало.
Марина кинула взгляд на свое отражение в зеркальной дверце шкафа. «Тетка как тетка, — подумалось ей. — А чего он, собственно говоря, от меня ждал? Жизнь-то не праздник вовсе. За сорок лет так измотает, что никакой косметикой не замажешь. А насчет стройности… Ну да не сорок второй размер, как в юности, но и не пятьдесят шестой ведь! Вполне пристойный пятидесятый. Чего Ваське надо?»
Василий же, расценив ее молчание как добрый знак, продолжил:
— Но! Дело не только во внешности. Тут как раз все легко поправить. Дело в другом! Марина, ты растеряла свои мозги! Книг не читаешь, смотришь одни сериалы, никуда не ходишь, культурно не развиваешься.
— Вот это заявление! — возмутилась Марина. — И это мне говорит человек, который до недавнего времени свой досуг проводил в гараже с друзьями-бухариками!
— Не будем об этом! — Василий жестом прервал возражения. — Темное прошлое, оно в прошлом. Нам о светлом будущем думать надо! Вот как ты проводишь свободное время?
Вопрос был, похоже, риторическим, но Маринку он так разозлил, что она ответила:
— Какое, говоришь, время? Свободное? А оно у меня есть? Встаю ни свет ни заря. Завтрак готовлю, вас, охламонов, бужу. Потом мчусь на работу, пашу как папа Карло на конвейере. Там тебе дурака не поваляешь, не присядешь лишний раз. Потом бегу домой. Да в час пик, да через магазины. Потому что вам лопать что-то надо. Дома готовка, кормежка, посуда, стирка. Вы же мне помогать не рветесь. А к ночи одно желание: упасть и ни о чем не думать. И ты еще от меня какой-то красоты и духовности смеешь требовать?
Василий замолк, задумался. И правда. Он-то себя героем почувствовал, как пить бросил. На мир по-трезвому взглянул, а там — мама дорогая! Жена затюканная, сын — оболтус. Хоть беги. Но прежде чем бежать, Василий решил дать родным шанс на исправление. А исправляться-то придется, похоже, всем вместе.
Пустых обещаний Василий давать не стал. Чего воздух сотрясать — делать надо. Постарается он облегчить жизнь Маринке. Да и с сыном пора точки соприкосновения найти. Совсем от рук отбился Серега.
— Давай через некоторое время поговорим! Даст бог, все изменится к лучшему, — предложил он Марине.
Та только вздохнула:
— Давай.
***
Чудес, конечно, не бывает. Не стал Василий Васильевич Галкин в одночасье образцовым мужем. На такие метаморфозы время требуется. Но он старается. По дому жене помогает, пусть и не всегда. С сыном отношения налаживает. А то отдалился от него совсем Сережка. Привык, что раньше отцу не до него было. Сейчас ерепенится, но потихоньку идет на контакт.
В общем, маленькими шажочками, матерясь при падениях и радуясь взлетам, а возрождается семья Галкиных. Есть уже скромные достижения: Маринка похорошела, Сережка учиться стал лучше. А сам Василий понял: это разрушить семью можно в одиночку, а вот отстраивать заново придется всем вместе.
А еще он думает, что это судьба его головушкой крепко приложила, чтобы мозги на место поставить. Вроде получилось.
