-Я больше так не могу! Я от тебя ухожу, — заявила жена.
-Вот это благодарность! — возмутился Дима. — Это ты со мной так за всё хорошее?
-За какое хорошее, Дима! Ты мне за двадцать лет слова доброго не сказал. Тебе вечно то суп пересолен, то наволочка недоглажена, то хлеб не тот куплен, то наряд на мне не тот, то сына не такого родила. Я устала. Я не могу больше, и всё!
Дима с Мариной в свое время женились без какой-то особенной страсти или любви. Просто встретились в компании общих друзей…
***
-Василич, ты деньги на подарок женщинам сдавать будешь? — спросил Игорь у коллеги, предвкушая ответ.
-На восьмое марта, что ли?
-Естественно!
Дмитрий Васильевич тяжко вздохнул и начал:
-Уже давно всё поменялось, а у нас всё ищут повод отпраздновать. В союзе прославляли образ советской женщины, многофункциональной, так сказать. Тогда же и утвердили праздник, при советах. Дату меняли сто раз, а начали это всё вообще женщины Нью-Йорка аж в 1908 году. Вот тебе не кажется это странным?
-Что, Василич? — подавил вздох Игорь.
А то еще и по поводу вздоха наслушаешься. Он уже, честно говоря, жалел, что подошел. Каждый год, и вообще каждый праздник, одна и та же история. «Скидываемся, Василич!» — а Василич длинную и нудную лекцию…
-Больше ста лет назад женщины отвоевали себе свои, так называемые, права, а мы до сих пор по этому поводу должны им подарки дарить. Ну добились равноправия, ну и молодцы! Сидите со своими правами теперь, а за что подарки-то?
-Так праздник! С праздником положено поздравлять!
-Конкретно у наших женщин, в нашем коллективе, какой праздник?
-8 Марта. Василич, тебе денег жалко?
-Да не денег мне жалко, а я не понимаю! День рождения — это мне понятно. Хрен с ним, Новый год, хотя тоже так себе повод для веселья! Но все эти глупости…
-А они нам на 23 февраля сбросились и купили подарки!
-Нас трое, а их — пятнадцать!
-Ну… — Игорь развел руками.
Василич деньги на подарки сдал, ворча. Сорок лет мужику, а ворчит, как старый дед. Даже жена от Дмитрия ушла, вот такая грустная история.
Жена Марина и правда ушла. Дима с юности отличался тем, что искал минусы во всем. Искал, и успешно находил. Находил, и с упоением описывал, возмущался и огорчался.
-Нет, ну надо же, какое свинство! Опять не посыпали ничем дорогу около дома. Я чуть не навернулся! Представляю, как там можно расшибиться. Наверняка и сломать что-то можно. Позвоночник, например. Сломаешь позвоночник, а кто за это отвечать будет? Да никто!
Марина робко возражала супругу, что можно обойти под окнами скользкий участок пути, там не скользко. На что он тут же возмущался, что он не нанимался тратить свое время на обходы. Нужно следить за тем, чтобы дорожки были посыпаны песком. И следить должно жилищное хозяйство, за что они деньги-то каждый месяц платят?
-За квартиру! — подсказывала Марина.
Зря подсказывала-то. Дима начинал рассуждать, что не должен вообще платить за квартиру, которая ему принадлежит. Свет, вода — это ладно. Это он еще как-то понимает. Но откуда в квитанции все эти прочие цифры?! Марина жалела, что вообще вступила в этот утомительный диалог, но она ведь видела, какой у Димы характер, когда за него выходила… что теперь?
Если, не дай Бог, Марина что-то делала по дому не так, Дмитрий разражался долгой и нудной лекцией о том, что именно не так, и как этого самого «не так» можно было избежать.
-Если относиться к делу ответственно, а не абы как, то люди-то читают рецепты внимательно, а уже потом продукты переводят. Вот кто это теперь будет есть, а? Кто?
-Съедим как-нибудь.
-Да не хочу я как-нибудь! Должно-то это было быть вкусно, я правильно понимаю?
Марина пожимала плечами.
Однажды Дима вообще очень сильно обидел её. Она сшила себе новое платье. Красивый сарафан, белый, в черный горох. С тонкими бретельками. Дима скептически посмотрел на свою жену и сказал:
-Марина, у тебя плечи не соответствуют этому наряду. Недостатки надо маскировать одеждой, а ты подчеркнула ширину своих плеч. Кто так делает?
-Дима, ну ты вообще!
-Нет, а кто тебе правду-то еще скажет, если я не скажу? Подружки твои? Да не скажут они тебе правду! И на работе никто не скажет. А я говорю: не носи этот сарафан, он тебя уродует! А не, погоди… ты же ткань на него потратила. И время. Ты вот что. Ты кофточку сверху надень, вот эту, серую. Смотри! Совсем другой вид.
-Это сарафан! Он для лета! Какая кофточка, Дима!
-Тогда продай. Но носить это нельзя.
Сарафан был красивым. Белым, лёгким, летящим. Ну не всем женщинам природа дает покатые плечи! Ничего особенно страшного Марина в зеркале не увидела. А муж испортил ей всё ощущение от хорошей вещи, и настроение испортилось. Тогда и надо было уходить. А Марина жила с ним еще семнадцать лет. Сына родила, почти вырастили вместе.
Сыну, Юре, от Дмитрия Васильевича тоже доставалось по поводу и без. Иногда Юра говорил матери:
-Лучше бы он мне морду набил!
-Юрочка, ты что же такое говоришь?!
-Да не могу я больше это слушать!
Например, как-то в подростковом возрасте у Юры нарушился сон. Это было вообще нормально для его поколения: играть в компьютер полночи, а потом с трудом вставать в школу. Но Дима, узнав, интернет отключил, а сыну прочел длинную лекцию, в которой звучала одна только мысль, но на все лады: «Чтобы рано вставать, надо рано ложиться, а чтобы рано ложиться, надо рано вставать». Юра тогда чуть не спятил за десять минут.
В общем, Дима был из тех людей, для которых трава недостаточно зеленая, небо недостаточно голубое, хлеб недостаточно свежий, дождь слишком мокрый, цены слишком высокие, и вся жизнь — сплошная боль! Свое недовольство всем подряд Дима никогда не скрывал от людей. Считал своим долгом проинформировать окружающих, чем он в данный момент времени недоволен. Жена однажды подошла к нему и сказала:
-Я больше так не могу! Я от тебя ухожу.
-Вот это благодарность! — возмутился Дима. — Это ты со мной так за всё хорошее?
-За какое хорошее, Дима! Ты мне за двадцать лет слова доброго не сказал. Тебе вечно то суп пересолен, то наволочка недоглажена, то хлеб не тот куплен, то наряд на мне не тот, то сына не такого родила. Я устала. Я не могу больше, и всё!
Дима с Мариной в свое время женились без какой-то особенной страсти или любви. Просто встретились в компании общих друзей, как-то сблизились. Вроде понравились друг другу, и нормально. Марина видела, конечно, что за тип Дима. Но по молодости её не так сильно раздражало его стремление найти во всем минусы, а у Марины дома тогда была довольно тяжелая гнетущая обстановка. Отец потерял работу и начал выпивать. Мать пилила его днями и ночами. Марина вышла замуж, переехала к Диме, и выдохнула. Дима жил один, его семья уехала в Германию. Слали письма и посылки, позже созванивались по видео, но офлайн Марина с ними так и не встретилась. У неё было впечатление, что семья Димы не просто так уехала, а сбежала от него, хотя потом она поняла, что похож Дима на своего отца, Василия. Тот тоже вечно всем недоволен. Но мать Димы обладала легким характером и на мужа не обращала ровным счетом никакого внимания. Она, Марина, так не могла. И когда её собственный отец допился и умер, Марина поговорила с матерью. Та была расстроена — доживать век одной. Какой бы муж ни был, а свой, родной. Надя горько оплакивала мужа, а Марина сказала:
-Хочешь, мы с Юркой у тебя поживем?
Мать забыла про горе. Уставилась на Марину:
-А твоя семья как же?
-Да ну. Не могу больше! Устала терпеть вечно его недовольную рожу. И ладно хоть бы молча…
-Говорила я тебе, не торопись замуж, — тут Надежда вспомнила, что теперь вдова, и снова разрыдалась.
-Так что? Поживем у тебя?
-Живите, конечно!
Вот так и остался Дмитрий Васильевич без семьи. И сын с ним общаться не рвался. Дима звонил Юре пару раз, но сын так напрягался. Спешил отделаться формальными фразами и поскорее закончить разговор.
В офисе страховой компании, где работал Дима, с ним тоже никто не хотел общаться. Не желали люди слушать о том, как всё в мире плохо. Плохо в мире, плохо в жизни у самого Дмитрия Васильевича. Клиентов же такими разговорами грузить было категорически нельзя. Это Дима понимал и сам, без подсказок начальства. Но после общения с клиентом, как правило, хотелось кому-нибудь рассказать, какой к нему приходил идиот или идиотка. А слушать никто не хотел.
Одиночество не смущало Дмитрия Васильевича. Он вполне мог поговорить и сам с собой. Вот прям так приходил домой и разговаривал сам с собой. Сам себе рассказывал, какие плохие дороги, какие люди дураки. Как выросли цены. Какое низкое качество стало у товаров. Какая отвратная погода на улице. Как бесят новые соседи, у которых музыка орет ровно до двадцати трех часов. И не предъявишь ведь им! Музыка-то до одиннадцати вечера, а это можно.
На работе был корпоратив седьмого числа. Вручили женщинам скромные подарки — Дима тоже сдал деньги, само собой. Что он, конченый, что ли? Поворчал, но сдал. На корпоративе Дима выпил и загрустил. Вся несправедливость земной жизни свалилась на него огромным грузом. Мало того, что всё, всегда и везде плохо! Так ведь теперь он один, и ему до конца жизни придется обсуждать это самое «плохо» только с самим собой. Жена ушла, сын не хочет общаться. Родителям хоть не звони — отец начинает жаловаться, нет сил слушать. Откуда у Димы силы выносить чужую боль? Он со своей-то с трудом справляется.
В общем, на корпоративе всем было весело, а Диме стало совсем уже тошно. Он решил прогуляться до дома пешком. Конечно, это было опасное мероприятие. Все вокруг бесили его просто нереально. Но в метро не лучше! Спустишься в метро, а там всё те же раздражающие рожи. Невыносимо так жить!
Он вышел из лифта и увидел женщину, открывающую дверь соседской квартиры. Прежде он с ней не сталкивался:
-Так вот у кого музыка орет ровно до одиннадцати! — ворчливо сказал Дима. — Или это ваши дети слушают рок?
Она повернулась и посмотрела на него грустным взглядом:
-У меня, увы, нет детей. А что? Вам мешает моя музыка? Я, вроде, ничего не нарушаю…
-Как нет детей? Совсем? — спросил Дима с глупым выражением лица.
Женщина развела руками. Нет, мол. Что я вам тут, врать буду, что ли?
-У меня сын. Юра.
-Везет вам. Хорошо, — улыбнулась соседка и Дима вздрогнул.
Она была обычной. Ничего примечательного. Обычная тетка лет сорока. А улыбка была какой-то… теплой. Согревающей, что ли. И вот у такой теплой женщины с замечательной улыбкой нет детей. Ничего себе… а ведь он, Дима, всегда говорил, что жизнь крайне несправедлива! Не жизнь, а дерьмо какое-то!
-Он со мной не общается. А так-то да. Так-то хорошо, — сказал Дима.
И сам себе не поверил. Он сказал: «хорошо»! Когда он вообще последний раз говорил, что что-то хорошо?
-Зайдёте? — спросила соседка. — Чаю попьем. Хотите?
Дима подумал, сможет ли он сдержаться. Ну, как с клиентами на работе. Сможет сдержаться, и не выплескивать на эту соседку свое недовольство? Почему-то ему подумалось, что она этого совсем не заслужила.
Да сможет, он же не животное какое-то, не контролирующее себя! Потом дома, наедине с собой, обсудит всё. Например, как плохо у соседки в квартире, и какой у неё невкусный чай.
-Зайду, спасибо! — сказал Дима.
Крепче чая у соседки ничего дома не оказалось — ни капли алкоголя. Ну и ладно. Она представилась Алёной. Когда разговорились, выяснилось, что Алёна тоже недавно развелась с мужем. Эту квартиру купила после размена.
-Причина банальна. У меня больное сердце, мне нельзя иметь детей. Муж поначалу готов был к такому повороту событий, а после пятнадцати лет брака вдруг оказалось, что не готов. И никакие варианты вроде усыновления, или только его ребенка, но в нашей семье, его не устраивали. Он хотел или общего, или никак. Ну и встретил ту, которая готова родить хоть сейчас. Точнее, она уже была беременная, когда мы разводились.
-Так это он, выходит, изменил вам?
-Выходит, так, — пожала плечами Алена.
-Вот козлина! — Дима был готов разразиться тирадой о том, какой именно козлина муж Алены, но взглянул на неё, и не решился.
Она вообще странно на него действовала. Дмитрий вдруг забыл, что ему — сорок, а жизнь — боль и сплошное унижение. Он сидел на чужой кухне с абсолютно чужой женщиной и чувствовал себя… ну не хорошо, а более или менее спокойно. Ничего не раздражало, и ругаться не особо хотелось. Раньше бы он точно не сдержался и полил грязью незнакомого ему бывшего мужа Алены. А тут вдруг не стал. Замолчал, и всё тут.
-Я не изменял жене, — только и сказал он.
Похвалился. Не удержался.
-А чего ж разошлись тогда?
Дима обескураженно молчал. Он не знал ответа на этот вопрос. Точнее, тот, который он знал, как-то не слишком убедительно звучал именно сейчас.
-Или вы не разошлись? Просто вы сказали, что сын не хочет с вами общаться, я и подумала…
-Мы разошлись! Но не разводились пока. Разошлись, разъехались. Она говорит, у меня характер тяжелый, — нашелся Дима.
-Это правда? Тяжелый характер? — Алена снова улыбнулась.
Черт! Зачем она это делает?
В Диме еще гуляли остатки выпитого на корпоративе. Придавали ему храбрости. Он потянулся и поцеловал Алену. Трезвый бы ни за что не решился, а тут как-то само собой получилось. У него давно ничего ни с кем не было. После жены ничего и ни с кем. А тут сидит женщина и совершенно потрясающе улыбается.
Алена на поцелуй ответила. Не сразу, но ответила. До Димы с запозданием дошло, что целоваться она не хотела, а он — хам и дурак.
-Извините, — пробормотал он, отстраняясь. — Не знаю, что на меня нашло.
Она посмотрела на Диму и сказала:
-Да. Это было неожиданно. Но мне понравилось. Мы же взрослые люди, Дмитрий. Чего вы извиняетесь?
Дима сгреб Алену в охапку и дальше всё как-то получилось само собой. Так хорошо, как никогда не получалось у него с женой, например. А что там было до жены, в юности, он уже и не помнил.
Дима проснулся в чужой постели и мир снова показался ему чем-то жутким и плохим со всех сторон. Именно мир за границами кровати, в которой он открыл глаза. Дима прекрасно помнил предыдущую ночь, и она была потрясающей. И женщина с ним была потрясающая. Но ведь сейчас встанет он с этой кровати, и всё вокруг снова будет ужасным. Привычно омерзительным, чудовищно раздражающим. Всё и все.
-Ты кофе хочешь? Я сама не пью, но для гостей держу, — сказала рядом Алена.
-И часто у тебя бывают гости? — ворчливо поинтересовался Дима.
Она приподнялась на кровати и посмотрела на него с веселым изумлением:
-Ты разошелся с женой, потому что все время ворчишь, как дед? Потому, что у тебя ужасный характер, и ты вечно всем недоволен? — спросила Алена.
-С чего ты взяла? Мы с тобой только вчера познакомились! — недовольно сказал Дима.
Она взяла его за руку, распрямила её, нырнула к Диме на плечо и обняла себя его рукой:
-У меня чувство, что я знаю тебя всю свою жизнь. Вообще всю. Или все жизни. Или просто вечность. А у тебя? Нет?
Димино недовольство растаяло от её горячей щеки на его груди. Он подумал и сказал, что, пожалуй, да. Он тоже чувствует странную близость с Аленой. Как будто знает её всю свою жизнь. Или много жизней. Или вечность.
-А ты можешь не ворчать? — спросила она.
-Я не знаю. Меня всё так раздражает!
-А я?
-Ты — нет. Ты — совершенно точно нет.
-Ну ты всё-таки постарайся, — попросила она. — Мне нервничать нельзя. Понимаешь?
-Из-за сердца?
-Ага…
-Что у тебя вообще с ним?
-Да ну… не хочу об этом. Давай жить, пока живется!
И она поцеловала его. И всё повторилось.
Дима всю жизнь думал, что всё вокруг, буквально всё, идёт со знаком минус. Он и сейчас не мог сказать, что жизнь кажется ему чем-то невообразимо прекрасным — нет, это не было так. По-прежнему было много вещей, которые раздражали Диму. Но уже значительно меньше. То есть, в меньше степени раздражали, и уже далеко не всё подряд.
Он и сам не заметил, как стал меньше ворчать. Дома он сдерживался с самого начала, чтобы не нервировать Алену. Ну и вообще, ему стыдно было при ней ворчать. У человека сердце больное, а он жизни радуется. Стыдно рядом с таким человеком раздражаться по пустякам. Ну и, как следствие, на работе Дима, он же Василич, тоже стал меньше и реже проявлять свое недовольство по любому поводу. Конечно, иногда у него прорывалось — прежний Дима не исчез совсем. Но иногда, по сравнению с прежним «каждый день и час» — это была ерунда.
-Что с тобой случилось, Василич? — спросил его как-то Игорь, когда они спустились вместе в столовую. — Ты так изменился. Ты здоров?
-Как бык! — подтвердил Дима.
-Светишься весь. Влюбился, что ли?
-Да. Влюбился и счастлив.
-И ты вот стал не таким нудным, что ли, ради любви? — удивился Игорь.
Игорю было двадцать пять. Он пока мало что понимал в любви. Но новый Василич ему определенно больше нравился.
-Звучит примитивно, но пусть так. Да, я стал лучше ради любви. А знаешь, когда я влюбился? — он вдруг улыбнулся.
-Когда?
-Восьмого марта, чтоб его!
-И чо?
-Ты не помнишь, что ли? А еще молодой! Праздник, деньги на подарок! Помнишь?
-Точно! Ты еще сдавать не хотел и возмущался! Что за праздник? Надоели!
-Ага!
Они дружно расхохотались.
-А теперь получается, это твой праздник, Василич!
-Получается, так! Но не вздумай трепаться. Убью!
-Могила! — немного несовременно поклялся Игорек.
Или ему не двадцать пять, а уже больше?
Дима вспомнил про Юру. Вечером, после работы, решил прогуляться и позвонить сыну:
-Юрик, привет! Как ты там? — весело спросил он, когда сын ответил.
-Привет, пап… нормально всё.
-Ты в гости приходи! Чего ты не приходишь совсем? Или, хочешь, сходим куда-нибудь?
-Папа… ты здоров?
-Ты не первый, кто меня сегодня об этом спрашивает. Я здоров. Так что? Может на футбол?
-А на кого?
-Это уж ты выбирай!
-Правда?
-Ну конечно! Выбирай матч, сообщи мне, и я куплю билеты. Лучше заранее. Но ты в любое время приходи, слышишь, Юрка? Совсем забросил своего старика.
-Папа, ты меня пугаешь!
-Ничего, Юр. Ничего. Всё будет хорошо!
Дмитрий Васильевич шел домой. Идти домой ему было радостно, потому что дома ждала Алёна. И небо над городом было голубым, и трава на газоне зеленой. И люди раздражали Диму гораздо меньше, чем раньше. А перед домом он завернул в цветочный, и купил Алене букет. И даже про высокую цену ворчать не стал.