– Не трогай мою дочь! Ты посмотри на себя, нахальная! Роди себе своих детей и занимайся ими, если хочешь, а к моим даже не подходи!
Маша осталась совершенно спокойной, никак не реагируя на пьяный крик. Она тихо достала из сумки вторую булочку и протянула ее Даше.
– На, держи. И не забудь угостить Катю. Ладно?
Девочка кивнула, быстро спрятала булочку в карман, чтобы мать ничего не заметила, и украдкой взглянула на Машу. Та слегка улыбнулась и добавила:
– Иди к бабушке. Возьми сестру с собой. Пусть мама немного отдохнет, проспится.
Маша подняла голову к окну третьего этажа, где за грязным стеклом виднелась злая и взлохмаченная Настя. Глядя на знакомое лицо, Маша невольно вздохнула. Настя, махавшая ей кулаком из окна, была ей хорошо известна с детства. Они провели вместе не один год, жили в одном дворе, учились в одной школе. Настя, хоть и старше, когда-то даже общалась с Машей.
Маша помнила, как в начальных классах смотрела на Настю с восторгом. Высокая, красивая девочка всегда была в центре внимания. Она уверенно декламировала стихи на школьных мероприятиях, а потом с легкостью, как будто порхая, танцевала в хороводе. Её движения были такими грациозными, что казалось, будто это весна сама кружится в этом танце, завораживая всех вокруг.
А спустя пару лет Настя сама подошла во дворе к Маше и попросила ее об одолжении.
– Мы с родителями уезжаем на море. Ты не могла бы взять к себе моего хомячка? Я знаю, что ты знаешь, как ухаживать за ним. Мне мама сказала, что у тебя тоже такой. С собой его везти нельзя, а оставить не с кем.
Маша тогда просто дар речи потеряла! Как?! Такая, как Настя, и пришла к ней с просьбой?!
Разумеется, Маша согласилась. И честно выполнила свое обещание заботиться об Настином хомяке так же, как и о своем.
Вот только Настя своего питомца у Маши так и не забрала. Хомяк, со смешным именем Пончик, так и остался жить у Маши, составив компанию ее лохматому и неугомонному Гоше. Теперь побеги из клетки эта парочка планировала вместе, и Маша то и дело гонялась за лохматыми бандитами по всей квартире, пытаясь вернуть туда, где их не смог бы достать кот. Впрочем, коту эти беглецы были, похоже, не слишком интересны, и все страхи Маши всякий раз оказывались совершенно беспочвенными.
Настя же о своем Пончике после возвращения даже не вспомнила до тех пор, пока Маша сама не подошла к ней во дворе и не задала прямой вопрос.
– Настя, а почему ты хомяка своего не забираешь?
– Ой, надоел он мне! Хочешь – оставь себе. А если нет, так я найду, куда его пристроить. Мне теперь не до хомяков! Папа мне собаку купил наконец-то. Через две недели мы поедем ее забирать, представляешь?! Настоящий доберман!
Маша не нашлась, что ответить довольной донельзя Насте. Конечно, хомяк, это не собака и не кот, но как можно отказаться от своего же любимца, Маше было не понять. Разумеется, она заверила Настю, что хомяка заберет. Но ореол восхищения соседкой чуть поугас, а после и вовсе сошел на нет, когда чуть позже Маша узнала, что от собаки Настя тоже избавилась довольно быстро. Вставать по утрам и выгуливать пса Настя не хотела, а после того, как щенок укусил ее, она и вовсе потеряла к нему интерес.
Родителям же Насти было не до собаки, да и, откровенно сказать, не до дочери. Отец Насти ушел из семьи, мать принялась вымещать свои обиды на дочери, и уже к девятому классу Настя больше времени проводила у подруг и случайных знакомых, чем дома. Родителям Настя стала не нужна и неинтересна. Они устраивали свою личную жизнь, а Настя становилась все более взрослой, хорошела, а заодно набиралась злости. И больше не верила тем, кто говорил, что есть на свете такое чувство, как любовь.
– Рассказывайте! Где вы ее видели?! Нет ее! И не было никогда! Никто и никого не любит! Терпят, хотят, вынужденно заботятся, преследуют какие-то свои интересы. Но не любят! Не надо выдумывать то, чего в природе нет и не было! То, что вы называете любовью между мужчиной и женщиной – всего лишь инстинкт. А, якобы, любовь родителей к детям – забота о потомстве. Вон, мои обо мне заботились… И неплохо так. До поры до времени. А потом я выросла настолько, что стало возможным выпихнуть меня из гнезда. Что они и сделали. И ни разу обо мне после этого не вспомнили. Если видят, молча достают кошелек. И все! Ни мать, ни отец ни разу не спросили, где и с кем я живу, что делаю и прочее. Им это не интересно! А все почему? Да потому, что им плевать! Я – потомство, которое выросло! Так чего обо мне заботиться? А вы говорите – любовь… Не бывает ее! Это – миф!
Маша пару раз слышала, как бабушка с мамой шепотом обсуждали соседей на кухне, но делала вид, что ее это не касается. Взрослые сразу замолкали, стоило ей приоткрыть дверь, но Маша слышала достаточно, чтобы понять – у Насти все в жизни складывается неладно. Беспорядочные связи, прерванная беременность в семнадцать, и скоропалительное замужество, не принесшее ей ничего, кроме очередной обиды и разочарования. Про таких девочек бабушка Маши говорила, что у них «все не слава Богу».
Долгое время Маша это выражение воспринимала просто как присказку, пока бабушка не объяснила ей в чем смысл.
– Понимаешь, маленькая, есть люди, которые не умеют видеть хорошее. Не потому, что они плохие и все у них плохо. А потому, что по каким-то причинам не научили их этому в детстве. Где-то недолюбили, где-то не пожалели вовремя. Не шепнули от сердца к сердцу о том, что дорого и мило. Не подули на разбитую коленку, не обняли, когда кто-то обидел. Защиты не дали. Вот и получается, что они жизни радоваться не научились.
– А почему про Бога вспоминаешь тогда? И при чем тут какая-то слава?
– Маша, люди странные по природе своей. Даже когда кричат, что Бога нет, и заявляют о своем атеизме, почему-то тут же вспоминают Его, когда случается что-то серьезное. Никогда не замечала? Если что-то случается, но обошлось, чаще всего услышишь: «слава Богу!». А если грядет что-то страшное и человек не знает, справится ли с последствиями: «Господи, помоги!»
– Бабуль, а почему про Настю ты так говоришь?
– Жаль мне эту девочку! И умненькая вроде, и красивая, а вот поди ж ты… Осталась без догляда и кубарем, кубарем… Катится, как перекати-поле, и не остановить ее уже. Слушать она никого не станет, потому как ее лишили возможности побыть дитем еще немного. Она теперь сама за себя. Никого за спиной нет. Никто не встанет рядом, не поддержит ее. И потому злится она. Не только на родителей. Ей весь мир не мил стал. И страшно даже не это. Может быть и нашелся бы человек хороший, отогрел ее, заставил снова поверить в людей. Да только она сама не позволит.
– Это страшно?
– Нет, детка. Страшно другое. Настя еще год-два погуляет, а потом ребенка родит. А то и не одного. И вот тогда беда придет. Пока она сама себе хозяйка – это одно. Ее дело, как жить и как к себе относиться. А вот дети – это другое. Невозможно человека заставить любить, понимаешь? А тот, кто сам любви не знал, как сможет ее дарить кому-то? Вот, я о чем. Детям ее ох, как несладко придется. И пойдет гулять эта нелюбовь по ее роду. Хорошо это?
– Плохо…
– Вот и я о чем. И ничем тут не поможешь, к сожалению. Помнили бы родители, что жизнь дарить – это не только рожать… Да только этой науке в школе не учат, увы. Только в семье. И если ребенка не научили таким простым вещам, то и он родителем станет, а научить своих детей любить уже не сможет.
– Бабушка, а бывает так, чтобы человек понял сам? Ну вот не любили его, а он взял и увидел где-то как бывает, когда любовь эта есть, и для себя решил, что хочет вот так жизнь свою построить?
– А ты у меня совсем взрослая стала, если такие вопросы задаешь… Бывает, Машенька, но очень редко. Для того, чтобы так случилось, все равно нужно хоть где-то это увидеть. И не только увидеть, а почувствовать на себе. Вот если Настя найдет себе мужа хорошего, может и сложится у нее что-то. Научит он ее себя любить и детей радовать. А нет… Ой, даже думать об этом не хочу! Грешить начинаю…
– Как это?
– Спрашивать у Бога, почему он одним любовь дает, а других напрочь лишает.
– И что тут греховного?
– Ох, нет, Машенька, рано я тебя похвалила, наверное, мала ты все-таки еще. Нельзя Богу такие вопросы задавать! Он нам все потребное дает, а уж как пользоваться мы этим будем – наше дело.
– Бабушка, ты уж определись – надо или нельзя! Если человек в сложной ситуации кричит, что ему помощь Бога нужна, то почему нельзя Ему вопросы задавать?
На это бабушка Маше четкого ответа так и не дала. Прогнала уроки делать. Хотя Маша видела – задумалась ее любимая. Вот только поговорить им больше на эту тему так и не довелось. Спустя всего пару дней бабушка попала в больницу, и Маша ее увидела там всего лишь раз, когда мама разрешила приехать попрощаться. И именно тогда Маша поняла, в чем говорила бабушка, утверждая, что память у людей странная штука. Скроет плохое, сгладит острое. Маша запомнила бабушку вовсе не такой, какой увидела в палате – бледной и измученной, а домашней, румяной, полной сил, с тарелкой блинчиков в руках.
– А где моя Машенька? Голодная? Знаю, ты всегда голодная! Налетай! Сейчас бабушка тебе еще сметанки даст! Ешь на здоровье, моя красавица! Моя радость…
Во всем бабушка Маши оказалась права. Настя покуролесила еще немного, а потом родила одну за другой двух девчонок. Родители ее где-то сгинули, напрочь забыв о том, что у них когда-то была дочь. Единственным благом, доставшимся напоследок Насте от матери, стала квартира, где когда-то маленькая девочка танцевала перед большим, во всю стену, зеркалом, мечтая о большой сцене. Зеркало это давно разбили Настины приятели, так любившие «погудеть» в ее доме. Да и от девочки тоже остались только осколки, собирать которые у Насти не было уже ни сил, ни желания. Она давно растеряла свои мечты и жила словно по инерции. День прошел, и ладно. Даже дети, которые волчатами смотрели на «веселье», забившись в какой-нибудь угол, не останавливали ее. Ни одна из этих девочек не была рождена Настей для жизни. Они были ее ошибками.
Даша «получилась» совершенно случайно, и Настя так и не смогла вспомнить, кто же стал отцом девочки. Вихрь новогодних праздников подарил Насте надежду на будущее, но она этого даже не заметила.
Первая ее беременность прошла словно в тумане. Настя отказывалась понимать, что именно с ней происходит. Хотя, надо отдать ей должное, пить перестала сразу, как только узнала, что ждет ребенка. И в этом отказе, в ее каком-то остервенелом стремлении доказать всему миру, что она не совсем пропащая, была такая сила, что даже постоянные ее собутыльники позабыли дорогу в ее дом. Там больше не наливали. Настя не пила сама и не давала другим.
Правда, хватило ее ненадолго. Едва Даша появилась на свет, как Настя вспомнила старые свои привычки и сразу после выписки дала себе волю. Двое суток напролет в ее квартире праздновали рождение Даши. Ровно до тех пор, пока встревоженные соседи не вызвали участкового. Насте было вынесено предупреждение. Гости ее были изгнаны. Но особого действия это не возымело. Разве что стало чуть тише, ведь теперь Настя выпроваживала своих гостей раньше, чем соседи начинали стучать по батареям.
А Даша росла. Каким-то непостижимым образом вполне здоровым и любознательным ребенком. Изредка ее маме приходило в голову, что ребенку нужны игрушки или хорошее питание. И тогда Настя покупала для своей дочери какое-нибудь немыслимое платье с оборками, сажала ее в старую, кем-то из соседей отданную, коляску, и отправлялась на прогулку. Зрелище это было довольно жалким, но соседи молчали. Им не было особого дела до того, как живет эта странная женщина. Ее немного жалели, от души презирали, и никому было не интересно, что же будет с Настей дальше.
Смотрели уже не на нее. Смотрели на ребенка.
А Дашенька сидела в коляске, грызла выданную матерью сушку или печенье, и улыбалась всем подряд, покоряя сердца окружающих своей красотой. Обаянием и внешностью девочка пошла в мать, и мало кто оставался равнодушным, когда голубоглазая малышка вдруг начинала заразительно хохотать, заставляя невольно улыбаться ей в ответ тех, кто только что презрительно кривился, глядя на ее мать.
Откуда в этой девочке было столько жизнерадостности и света, сказать никто не смог бы. Она была как солнечный зайчик. Крохотный, едва видный, пока еще бессмысленно скачущий навстречу своей судьбе. Но стоило этому лучику замереть на мгновение и то, что было скрыто тенью, переставало быть секретом или тайной.
Работало это странным образом. Соседи, которые еще вчера морщились от досады, встречая во дворе Настю, вдруг начинали прятать глаза и старались поскорее пройти мимо. Дашин, не по-детски внимательный, взгляд словно сдирал с души шелуху равнодушия. И каждый, глядя на эту чумазую малышку в нелепом платьице, невольно задавал себе вопрос: «Почему я ничего не делаю? Разве место ребенку рядом с такой матерью и в таких условиях?»
Однако, своя рубашка к телу, как известно, куда ближе, чем чужие беды. И мысль светлая, мелькнув, тут же испарялась в неизвестном направлении, оставляя за собой чувство неясной вины. А потому, Настю не трогали. Живет как-то, ребенок жив-здоров, да и ладно. Своих дел и забот хватает.
Маша этот период жизни Насти не застала. Мама настояла на том, что нужно получить хорошее образование и отправила Машу учиться в другой город. Там жила дальняя родственница, которая преподавала в университете и помогла Маше на первых порах в обмен на помощь. Пожилой женщине уже сложно было справляться с двумя собаками, оставшимися от сына, который уехал жить и работать в столицу. И Маша поселилась у нее, заботясь о тетушке и двух овчарках. А заодно училась, прекрасно понимая, что рассчитывать нужно теперь только на себя. Мама сделала все возможное, чтобы дать ей возможность получить образование, и подвести ее Маше казалось немыслимым.
Тетушки не стало, когда Маша училась на четвертом курсе. Машина родственница всегда была весьма невнимательной особой. Могла запросто замереть посреди улицы, разглядывая какое-нибудь здание и не замечая, как люди толкают ее. Или шагнуть на проезжую часть, напрочь забыв о том, что существуют правила дорожного движения. Именно это и стало причиной того, что Маша осталась вдруг одна с двумя псами в чужой, по сути, квартире. Ее тетя попала под трамвай. Странная причуда судьбы для женщины, которая обожала произведения Булгакова…
Сын тетушки приехал, организовал все, что было необходимо, но собак забирать категорически отказался.
– Маш, я снимаю квартиру. Маленькую совсем. Не развернуться. И хозяйка будет категорически против животных на ее территории. Давай договоримся, а? Живи дальше в маминой квартире. Никакой платы я с тебя за это не возьму, хотя деньги от аренды были бы для меня совсем не лишними. Единственное условие – продолжай заботиться о собаках. Я буду помогать. Корм там, ветеринар, и прочее. Согласна?
Даже если Маша и хотела бы отказаться, сделать ей этого не дали. Старшая из овчарок, Альфа, просто подошла к ней, положила морду на колени и замерла, что-то тихонько ворча. Она всегда была «говорливой», но сейчас в ее тихом ворчании Маше послышалась мольба. Что, мол, все нас бросают? Сначала хозяин, потом старшая хозяйка, а теперь и ты туда же? Эх, жизнь…
Вынести такой упрек Маша просто не смогла. Она потрепала Альфу между ушами и кивнула.
– Согласна!
Свое обещание сын тетушки выполнил. Присылал деньги на корм, интересовался самочувствием собак, и даже немного помогал самой Маше, присылая ей иногда «праздничные». Суммы были небольшими, но для Маши они были маленькой радостью. А она умела ценить мелочи жизни.
– Друзья мои, идем кутить! – доставала она поводки и намордники.
В парке, недалеко от дома, Маша покупала пломбир себе и собакам, билет на карусели или на каток, а после отчаянно хохотала, слушая по дороге домой ворчание Альфы.
– А ты в выражениях не стесняешься! Испугались за меня? Ну и зря! Это же всего лишь аттракцион! Мне было весело!
Альфа ее веселье не разделяла. Жалась к ноге, поглядывая виновато на новую свою хозяйку, и продолжала тихонечко ворчать.
Окончив вуз, Маша засобиралась. Жить дальше в этом городе она не планировала, мечтая вернуться домой, к маме. Но и собак оставлять не стала. К тому времени сын тетушки уже женился и забирать к себе собак вовсе не планировал. Поэтому и возражать против того, чтобы Маша стала им новой хозяйкой, не стал. Даже помог с перевозкой. Нашел водителя, которому было по пути, и тот согласился отвезти Машу с собаками в родной город.
Так Маша познакомилась со своим будущим мужем. Всю дорогу они с Денисом, как звали водителя, говорили, смеялись, и даже пели песни. И впервые Маше было так легко наедине с парнем. Она всегда была очень стеснительной и на упреки подруг обычно отвечала:
– Что я могу сделать, если у меня коленки дрожат?
С Денисом ее коленки были в полном порядке. Дрожь прошла раз и навсегда. И, когда он появился на ее пороге спустя неделю, странно торжественный, с двумя букетами, один из которых вручил матери Маши, вопросов больше не осталось вовсе. Пару месяцев они встречались, а после Денис заявил, что лучше девушки не встречал и если Маша готова доверить ему свою руку, сердце и собачьи поводки, то им по пути.
Свадьбу сыграли спустя полгода, и Маша с мужем отправились вместе с собаками на Байкал в путешествие. А после поселились у Машиной матери, которая рада-радешенька была тому, что дочь теперь будет рядом. С зятем они общий язык нашли. Денис, выросший без мамы, от души привязался к теще. Ведь делить им было нечего. Оба любили Машу и старались сделать так, чтобы ей было хорошо.
Спустя какое-то время после свадьбы Денис и Маша стали планировать ребенка. Серьезных проблем со здоровьем у Маши не было, но все-таки пришлось побегать по врачам. И что-то в ней изменилось.
Маша сразу после возвращения узнала, что у Насти проблемы и, конечно, видела ее с коляской во дворе. Но вмешиваться в происходящее ей даже в голову не приходило поначалу.
Что она могла сказать Насте? Та сразу отправила бы ее на все четыре стороны, ведь за словом в карман никогда не лезла.
Но после того, как Маша день за днем стала проводить в прохладных коридорах поликлиники, а потом и областного центра здоровья, часами пялясь в стену, ожидая то приема, то каких-то процедур, и вспоминая свои разговоры с бабушкой, на многое взгляды ее изменились.
К этому времени Настя, метавшаяся от одного мужчины к другому в поисках «того самого», немного угомонилась, вроде бы найдя «любовь всей своей жизни». Избранник ее был хмур, загадочен, весьма суров в общении и Настю держал в ежовых рукавицах. Поколачивал и заставил-таки работать. Теперь она мела несколько соседних дворов, усадив Дашу на лавочку, потому, что дома оставить девочку было нельзя. Сожителя ребенок Насти раздражал. Руку на нее он пока не поднимал, но покрикивал весьма грозно и то и дело грозился сдать в детский дом.
Настя на угрозы внимания не обращала, считая своего мужчину образцом маскулинности, и мечтала родить от него ребенка, полагая, что с появлением собственного, он примет и ее дочь.
Каково же было ее разочарование, когда она сообщила сожителю, что ждет ребенка, а в ответ получила поток брани и обвинение в глупости.
– Кому он нужен, сопляк этот? Ты меня спросила, хочу ли я детей?
– А разве не хочешь?
– Я думал, что ты умнее! Закрыли тему! Решай вопрос! Или меня больше не увидишь!
Настя проревела всю ночь, сидя на кухне и поминутно хватаясь за стакан, стоявший на столе рядом с бутылкой водки. Но ни одного глотка из этого стакана так и не сделала. А утром разбудила Дашу и вышла на работу, оставив на столе рядом с бутылкой короткую записку: «Буду рожать!»
Надо ли говорить, что по возвращении с работы сожителя своего Настя в квартире не застала? Уходя, тот разгромил все, что мог, перебив зеркала и зачем-то выломав дверцу холодильника.
Настя прошлась по разоренной квартире, всхлипнула обиженно и зло, а потом усадила Дашу на табурет, подальше от устилавших пол осколков.
– Сиди, и не дрыгайся!
Даша, сунув палец в рот, молча наблюдала за тем, как мать подметает, а потом моет пол, а после подошла к Насте и обняла ее за ноги, изо всех сил прижавшись к материнским коленям.
– Ладно! Не реви! Справимся! И никто нам не нужен! – Настя отстранила от себя дочь и насухо вытерла глаза. – А ну, брысь! Есть готовить буду.
Катю Настя родила чуть раньше срока. Девочка была слабенькой, болезненной, и, в отличие от здоровой и любознательной Даши, к матери жалась почти все время, требуя внимания и ласки. И Настя поначалу готова была дарить их ребенку, на которого возлагала такие надежды. Она все еще мечтала, что ее сожитель вернется, даже не подозревая, что он уже снова пошел по проторенной дорожке, и пачками строчит письма из мест не столь отдаленных таким же как она… Ждущим своего счастья…
Настя навела порядок в доме, оформила все полагающиеся пособия, и даже устроила Дашу в детский сад, но потом опять затосковала и сорвалась. Кате было на тот момент уже почти два года, и старшая сестра брала ее за ручку и уводила к бабушке в соседний дом, где та жила теперь со своим новым мужем, то ли вторым, то ли третьим по счету, уже зная, что произойдет.
А сценарий «праздников» в доме Насти всегда был один и тот же. Начиналось все чинно-благородно, а потом по нарастающей доходило до жалоб соседей, а то и небольшой драки. Настя любила гулять широко.
Маша, видя, как складывается судьба детей, все больше и больше задумывалась о том, что она может сделать для того, чтобы их жизнь стала хоть немного легче. Она написала пару заявлений в отдел опеки, но никакого результата это не дало. Проверка не дала ничего и детей так и не забрали. Была ли причина в том, что Настю каждый раз предупреждали о приходе и она успевала навести порядок в доме. Или же чиновники решили, что с мамой девочкам будет все-таки лучше, но дети продолжали слоняться по двору без присмотра, а Маше оставалось только одно. Она кормила девочек, следила за тем, чтобы они были умыты и одеты в соответствии с погодой. Больше сделать она ничего не могла. Настя всякий раз, когда видела ее рядом со своими детьми, раздражалась и начинала ругаться так, что соседи грозились вызвать участкового.
Маша же на ее ругань реагировать перестала давно. Девочек она жалела и готова была сделать все, чтобы они хотя бы не голодали, чувствуя ответственность за то, что так и не смогла им ничем помочь.
– Тетя Маша, а ты с собаками гулять пойдешь?
– Конечно, Дашенька! В парк хочешь с нами?
– Да!
– Тогда беги, и скажи бабушке, что со мной пойдете. Она отпустит. А я собак заберу и подожду вас во дворе.
Маша поднялась в квартиру и сняла с вешалки в коридоре поводки и намордники. Альфа выглянула из кухни, где всегда по утрам «помогала» Машиной матери с завтраком, и ее молодая хозяйка рассмеялась:
– Гулять пойдем, помощница! На! Отнеси пакет с хлебом на кухню и на выход! И Грея позови! Я жду!
Альфа ухватила протянутый ей пакет и зацокала когтями по старому паркету. Маша невольно улыбнулась. В двух комнатах ремонт они уже сделали, а до гостиной, коридора и кухни дело пока не дошло, и старый паркет все так же поскрипывал под ее босыми ногами, когда Маша по утрам кралась на кухню, чтобы приготовить мужу завтрак, пока мама спит. Скоро этого уютного, такого знакомого звука не будет, ведь Денис уже закупил все материалы и в ближайшие выходные планировал начать переделку прихожей.
Альфа вернулась, потянула зубами поводок из рук задумавшейся Маши, и вопросительно глянула на хозяйку.
– Да-да, пойдем! – Маша пристегнула поводки и толкнула дверь квартиры.
Почему она сразу не надела намордники на собак в тот день? Почему, спускаясь по лестнице, даже не вспомнила о них?
Кто знает…
Говорят, что иногда судьба вмешивается и лишает человека памяти, не давая совершить какие-то привычные, давно до автоматизма отработанные действия, точно зная, что нужды в них именно в этот день точно не будет.
Стая бродячих собак, на которую жаловались все жители района, в этот день решила почему-то заглянуть во двор того дома, где жили Маша и Настя. Крупные псы один за другим трусили за маленькой невзрачной собаченцией, которая гордо поглядывала на шарахающихся от ее свиты прохожих.
Настя, которая вышла во двор вслед за дочерями, ничего сделать не успела. Когда первый пес кинулся на Дашу, девочка даже не закричала от испуга. Она дернула за руку сестру, свалила ее на землю, и упала следом, закрывая собой плачущую Катю.
Крик пронесся над детской площадкой. Матери, гуляющие в этот час во дворе, хватали малышей на руки и оглядывались в поисках укрытия, а старенький дядя Витя, чинивший во дворе свою видавшую виды крохотную «Оку», схватил монтировку и заковылял к беснующимся псам.
– Я вас! Прочь!
И никто не заметил, как Настя, почти добежав до отчаянно лаявшей стаи, вдруг замерла, когда ей преградил путь один из псов, а потом отступила, не решаясь вмешаться в происходящее.
Именно в этот момент из подъезда вышла со своими собаками Маша.
Альфа и Грей обстановку оценили мгновенно. Маше не понадобилось даже давать команду, как собаки кинулись на помощь девочкам.
Битва была страшной… Кричала Маша, не обращая внимания на укусы и расшвыривая огрызающихся псов, отбиваясь от них зажатым в руке металлическим намордником Альфы. Кричал дядя Витя, молотя монтировкой по собачьим спинам. Кричали соседки, прижимая к себе плачущих детей. И только Даша молчала, все сильнее прижимаясь к Кате и стараясь закрыть ее собой.
Конец этой вакханалии положили Денис и другие мужчины, которые выскочили в чем были во двор, услышав крики. Они же вызвали скорую. Машу с девочками погрузили в машину. Дядя Витя сердито сплюнул, выругался так, что некоторые соседки заткнули пальчиками нежные ушки, и заявил, что ему помощь не нужна. Но его все-таки повез в больницу кто-то из соседей, а Денис с приятелем, осторожно уложив на заднее сиденье своей машины овчарок, которым досталось больше всего, помчались в ветеринарную клинику.
Грей не выжил. Как ни бились ветеринары за него, спасти собаку они не смогли. Альфа же боролась за свою жизнь так, что даже видавший виды хирург, оперировавший ее, сказал Денису:
– Никогда такого не видел! Такое впечатление, что собака куда-то рвется! Куда ей так надо?
Денис ответ на этот вопрос знал точно. К Маше…
А Маша так и не ушла из больницы после того, как ей оказали помощь. Сидела в палате с Катей, которая почти не пострадала, и ждала новостей из реанимации, где боролась за жизнь Дашенька. И никто даже не спросил ее, кем она приходится этим девочкам. Вопросы возникли только тогда, когда в больницу приехала Настя.
Настя вошла в палату, прислонилась к стене и опустила глаза, не в силах смотреть на Машу, которая лежала рядом с Катей, поглаживая по спинке только что уснувшую девочку.
– Нет новостей пока, Настя. Врачи молчат.
– Я знаю…
– Тебе тоже ничего не сказали?
– Нет.
– Она сильная…
– Да… А я…
Настя завыла, совсем по-звериному, утробно и глухо, уже не боясь разбудить Катю. Маша вздохнула, натянула одеяло на девочку, и встала. Молча подошла к Насте, притянула ее к себе и обняла так крепко, как обнимали ее мама и бабушка, утешая и гоня прочь страхи и боль.
– Реви! Может, легче станет! А когда наплачешься, будем думать, что дальше делать.
И Настя прижалась к той, которая когда-то смотрела на нее с восторгом и обожанием, хлопая длиннющими ресницами и шепча:
– Настя, ты такая красивая!
И не было больше между ними никаких недомолвок. Обе понимали, что дальше все будет совсем иначе. И жизнь, разделившаяся на «до» и «после», больше никогда не будет прежней. Что решения, такие необходимые и важные, будут, наконец, приняты. И вина, которую испытывали сейчас обе женщины, будет убрана в дальний угол. Потому что никому она не нужна. Ничем не поможет и ничего не изменит. Ведь, для перемен нужно что-то гораздо большее.
Настя больше не могла быть матерью для своих дочерей. Она долго говорила с Машей и Денисом, и в итоге приняла трудное решение отказаться от детей, чтобы дать им шанс на нормальную жизнь. Она настояла, чтобы и её мать подписала отказ, чтобы девочки не оказались в неподходящих условиях. После этого Настя уехала в реабилитационный центр, понимая, что впереди долгий и нелегкий путь. Но она знала: этот шаг — необходимость. Пусть теперь её поддерживают совсем чужие люди, они сделали для неё больше, чем кто-либо другой. Возвращаться в родной город Настя пока не планировала. Ей хотелось быть уверенной, что однажды она сможет посмотреть в глаза своим детям без чувства вины.
Тем временем Маша и Денис прошли обучение в школе приемных родителей и официально стали опекунами девочек. Чуть позже в их семье появилась еще одна дочь. Это событие соседи встретили с теплотой и пониманием.
— Дали дом детям, вот и получили в награду счастье, — говорили они.
Альфа, преданная овчарка, теперь была не просто питомцем, а настоящим защитником девочек. Она лежала рядом с коляской младенца, не сводя глаз с Даши и Кати, которые весело бегали по детской площадке. Даша еще носила кофты с длинными рукавами, чтобы скрыть шрам на шее, но врачи уверяли: все это поправимо.
Для Маши внешний вид девочек никогда не был важен. Она знала: настоящая красота — в их доброте, силе и любви.
— Маша, она проснулась! — крикнула Даша, заглянув в коляску. Она нежно провела рукой по Альфе и с улыбкой добавила: — Какая же Аня красивенькая…
— У меня вы все красивые! И ты, и Катя, и Аня!
— И слава Богу, правда, Маш?
— Именно так, Дашенька. Слава Богу! У меня столько поводов быть благодарной.