— В комнате будет слишком тесно, — недовольно произнесла пожилая женщина в ослепительно-белой воздушной блузке с высоким воротом и строгой чёрной юбке.
Худая, бледная, с прямой осанкой, она медленно шагала по просторной гостиной, словно что-то высматривая. Овальный стол из красного дерева не мог вместить всех гостей, и один человек оставался лишним. Стулья стояли плотно друг к другу, не оставляя места для дополнительного. Наталья Ивановна, чувствуя себя хозяйкой дома, в очередной раз обошла стол, сжала губы и начала тщательно разглаживать почти незаметные складки на белоснежной скатерти.
— Ужасно прогладила! Спрячь это позорище под тарелками! Оля, ты меня слышишь? — она резко повернулась в сторону кухни и замерла.
— Здесь я, Наталья Ивановна, — отозвалась Оля.
— Не смей звать меня «мама». Сколько раз повторять? — В её глазах вспыхнула злость. — Посмотри на эту скатерть. Вся мятая!
— Сейчас, я…
Ольга сделала движение, чтобы снять скатерть, но Наталья Ивановна подняла руку, жестом показывая, что не нужно. Оля сразу поняла: лучше не спорить. Наталья Ивановна снова была чем-то недовольна.
После внезапной смерти отца вторая жена стала ещё более требовательной к Ольге. Она запретила называть себя матерью, настаивая на обращении по имени и отчеству. Оля догадывалась, почему это происходит — всё дело было в завещании, по которому ей, единственной восемнадцатилетней дочери, доставалось почти всё.
Расставаться со спокойной жизнью в достатке мачеха не хотела. Поэтому, несмотря на то, что большая профессорская квартира в центре города, переходила по документам к Ольге, Наталья Ивановна ничего менять не желала и делала вид, что так всё и будет.
Напольные винтажные часы важно вздохнули и пробили двадцать часов.
— Так, совсем не осталось времени, у тебя всё готово?
— Да, почти, — ответила Оля.
Мачеху она немного боялась. Нет, Наталья Ивановна не поднимала на неё руку, но воспитывала в строгости, пока отец занимался преподаванием, докторской и другими важными делами. Встречалась Оля с отцом поздно ночью, когда он вспоминал о ней и приходил поцеловать в лоб. Остальное время Ольга проводила под неусыпным надзором мачехи. Той было скучно, она не имела своих детей, с отцом тоже не вышло родить общих, а свои нерастраченные воспитательные амбиции нужно было куда-то истратить. Была Оля.
— Покажи, я посмотрю, и убери одну тарелку и приборы, ты будешь всё время бегать, подавать блюда, тебе некогда будет даже присесть, видишь же за столом тесно.
Ольга подошла и убрала свою тарелку на подоконник, чтобы не возвращаться на кухню.
Стало обидно, даже невообразимо как. Это был первый Новый год без отца, а оттого грустный вдвойне. Оля ждала, что придут тётя с дядей и ей можно будет хоть немного побыть с родственниками отца, получается, даже за праздничным столом она с ними не посидит рядом.
В дверь позвонили. Это приехали первые гости, которых по обыкновению Наталья Ивановна решила собрать в квартире на праздник.
— Мы чуть раньше, поезд пришёл давно, не на вокзале же нам сидеть.
— Конечно, конечно, проходите, я рада вас видеть, мои хорошие. Оля возьми верхнюю одежду, не стой, — Наталья Ивановна расплывалась в улыбке, сомкнув руки перед собой в замок.
Ольга подхватила шубы и унесла в комнату.
— Оля, сделай нам чай и подай в мою комнату.
Ольга бросилась на кухню и, когда понесла поднос с готовым угощением, поняла, что мачеха села с совершенно незнакомыми ей людьми в кабинете отца, а никак не в спальне.
Наталья Ивановна явно хотела произвести впечатление на гостей и хвалилась перед ними то картиной, то вазой, то чайным сервизом прошлого столетия.
Потом стали подходить другие гости. Некоторых из них Ольга знала, но большая часть была ей незнакома. Теперь стало ясно, что никаких близких и родственников со стороны отца не будет.
«Оля, принеси. Оля, подай. Вытри, убери. Неси закуски. Оля! О-ля!»
Нескончаемый поток требований немного иссяк, когда гости насытились и уже вели спокойную беседу в ожидании боя курантов.
Ольга поменяла бокалы на чистые, убрала со стола грязные тарелки и поставила чистые, ушла на кухню и села стул почти без сил, выдохнув. Закружилась голова. Оля вспомнила, что не ела с самого утра, кружась на кухне. Худенькая, с тонкой русой косичкой она сейчас напоминала больше школьницу, чем студентку.
— Потом посидишь, начинай подавать свежие закуски, и нарезай тоньше, очень толсто режешь. Достань шампанское всё сразу, пусть знают, что мы можем себе позволить дорогое угощение. Икру подай в тарталетках, салат замешивай на две порции, на два края поставишь. Ты же купила тарталетки и ещё банку майонеза?
Ольга часто-часто заморгала глазами, понимая, что просто не успела утром сбегать в магазин. Да и когда? В этом году она сама накрывала стол на шестнадцать человек, готовить начала за день до торжества. Весь вечер бегала из кухни в столовую и наоборот, подносила, меняла тарелки, стаканы, бокалы…
— Так что? Ты подашь нам икру в тарталетках сейчас?
— Я…я… купила тарталетки для икры, — начала оправдываться Оля, — но вы сказали начинить их другой закуской и подать раньше.
— Хм, у тебя денег было предостаточно, чтобы накрыть стол, я не ограничивала в покупках, можно было и про запас купить.
Наталья Ивановна посмотрела на часы на своей руке и обрадованно кивнула.
— Ты ещё успеешь в магазин у сквера, он круглосуточный. Всё на стол нам собери и беги.
Иллюстрация
Оля опять вскочила со стула и принялась обслуживать. Одна из пришедших на праздник дам предложила Оле помочь, но мачеха улыбнулась и, поблагодарив за предложенную помощь, сказала, что Оля всё прекрасно успевает сама, не волнуйтесь. Ольга, действительно, всё успевала. Она в очередной раз накрыла на стол и, взяв сумку, вышла на улицу.
Прошедший днём снег выдал всему, чего успел коснуться, добрую порцию белого льда. Идти было трудно, ноги вязли в мокром туннеле. Народу на улицах было немного. В основном все бежали домой, чтобы успеть к новогоднему столу, встретить Новый год в кругу близких и друзей.
В сквере людей было намного больше. У ёлки водили хороводы, запускали в воздух петарды и пробки от шампанского. Оля даже засмотрелась и позавидовала. Девочки однокурсницы приглашала встретить Новый год с ними в общежитии, но Оля не представляла себе праздник не в кругу семьи, не в своей квартире. Оказалось, что всё возможно. И сейчас у неё дома совершенно чужие ей люди едят, пьют, о чём-то разговаривают, но она там лишняя, как та самая тарелка.
В супермаркете тоже почти не было покупателей.
Женщина с двумя сыновьями впереди брала три бутылки шампанского. Они долго искали по карманам мелочь, поскольку им не хватило средств расплатиться за покупку. Мать парней раскраснелась из-за неловкого момента. А Оля вдруг сказала:
— Давайте я добавлю, сколько там?
— Пятьдесят шесть рублей, — торопил кассир. Молодому парню за кассой тоже хотелось встретить Новый год, подняв бокал, а не отоваривая покупателей.
Оля протянула деньги и улыбнулась.
— С наступающим вас!
— Спасибо, — прижимая к груди варежки, сказала женщина. — И вас с наступающим. Я сумку дома оставила, а эти два… Мать погрозила сыновьям пальцем.
Но Оля уже отвлеклась на свою покупку.
У ёлки в сквере Ольга опять задержалась на минутку, засмотрелась на мерцающие огоньки на ёлке, стала рассматривать игрушки.
— Держите! — протянул деньги и мандаринку Ольге парень. — Я уже домой сбегал, неудобно вышло, извините.
— Не за что, можно было и не возвращать.
Парень из магазина замялся на месте, переступая. На вид ему было не больше двадцати. Он явно был старше своего брата, там, у кассы, Ольга их рассмотрела. Оба очень походили на мать лицом — с серыми глазами как у неё и ямочкой на подбородке, но были явно крупнее телосложением, видимо, в отца.
— Я вижу, вы не торопитесь, а пойдёмте к нам встречать Новый год, вы, наверное, одна?
Оля хотела что-то ответить, задумалась на секунду, как вежливо отказать, но молодой человек уже схватил Олю за руку, забрал пакет, и потянул за собой.
— Пойдёмте, а то скоро двенадцать, надо успеть!
В небольшой хрущёвке на втором этаже было весело.
В маленькой комнатке, служившей сразу и спальней и гостиной, был поставлен раздвижной стол. Вокруг него сидели люди, совершенно Ольге не знакомые. Но все улыбались и радостно поприветствовали её, когда она вошла.
— Это…, — хотел представить её парень.
— Оля, — сказала она, когда поняла, что молодой человек не знает её имени.
— Ольга, нам одолжила денег на кассе. Я впопыхах забыл кошелёк дома в другой куртке.
— Проходите, — взмахнул рукой мужчина, вероятно отец, разливающий по бокалам шипящее взбудораженное вино.
— Я, наверное, помешаю, тут и места мало, — начала сомневаться Оля.
— Что мы лишней тарелки и бокала не найдём для хорошего человека, — успокоила её мать парней и усадила на своё место.
— Юра, принеси ещё один стул.
Всё чуть-чуть сдвинулись и место нашлось. Впрочем, у таких людей всегда найдётся место и не одно для тех, кто протягивает руку помощи в любой ситуации совершенно незнакомому человеку. И это в порядке вещей.
За десять минут Оля узнала об этой семье так много, что ей на секунду показалось, что она знает их всю свою жизнь. Слишком открытые, простые, добрые и счастливые в своей простоте.
Когда куранты начали свой отсчёт, Ольга тоже подняла бокал и улыбнулась. Она не вспоминала тех, кто сейчас находился в её большой квартире, не вспоминала мачеху, она была рада и открыта настоящему. Только на минутку вспомнила отца, мысленно передала ему привет и поздравила с Новым годом.
В половину первого Ольга засобиралась домой. Перед её глазами предстала Наталья Ивановна с недовольным видом.
— Ольга, а вы не пойдёте с нами запускать фейерверк? — спросила Татьяна Сергеевна, хозяйка квартиры.
Но Юрий уже не ждал, что скажет Оля, а ответил за неё.
— Конечно, пойдёт, минут пятнадцать же всего, а потом я провожу её до дома.
Слева от центральной ёлки была большая заснеженная площадка. Сюда все приходили запускать салют. Юрий с Геной тоже принесли свои коробки туда и установили на очищенный пятачок.
Салют был великолепный, разноцветный, с крупными одиночными цветными огоньками, чередующимися россыпью белых и зелёных огоньков. Ольга засмотрелась и радостно захлопала в ладоши, вспомнив, как они вместе с отцом и матерью десять лет назад запускали такой же салют на даче. Радостные воспоминания нахлынули и теплом разошлись по венам.
— Спасибо, — сказала Оля Юрию, обернувшись к нему у своего подъезда.
— Не за что. Ты недалеко живёшь.
Ольга хотела сказать, что это «спасибо» было сказано за всё, что произошло с ней за последний час: за то, как её приняли, как угощали и провожали, она хотела в этом одном слове объединить всё, что её так тронуло, но промолчала, лишь улыбнулась.
— Давай завтра встретимся? Если ты не против? Погуляем вечером в парке, ты катаешься на коньках?
— Катаюсь, точнее, каталась лет в восемь последний раз.
— Отлично. Научишь меня. Я не умею.
Оля рассмеялась и кивнула в знак согласия. Юрий ей понравился. Она как-то ему сразу доверилась, после того, как побывала в его семье. Не может у хороших родителей быть плохой сын, но только в исключительных случаях.
В её квартире было спокойно. Гости чинно ходили из угла в угол, словно павлины, поправляли свои перья на платьях, надменно общаясь друг с другом. Ольга прошла на кухню, вымыла руки и поставила на стол тарталетки и упаковку майонеза.
Никто даже не заметил её отсутствия в течение часа. Через несколько минут, попав на глаза Наталье Ивановне, всё встало на свои места. Ольга вдруг ощутила насколько отличается всё, что происходило здесь и сейчас с тем, что хочет она, что ей по душе.
— Оля, неси уже тарталетки с икрой и обнови закуски на столе, давай, быстрее.
— Пожалуйста, можете обновить всё самостоятельно, — сунув в руки мачехи упаковку с тарталетками, сказала Оля и, быстро схватив свои вещи, выскочила на улицу.
Семья Юрия всё ещё праздновала у ёлки, когда к ним подбежала Ольга, которую всё ещё трясло. Впервые она сказала что-то поперёк своей мачехе, не исполнила её приказ, ослушалась.
— Можно я у вас ещё немного побуду? — спросила она у Татьяны Сергеевны.
— Конечно, Ольга, мои не спят до самого утра, оставайся. Для хорошего человека у меня всегда найдётся место и минутка внимания.
Через девять дней, когда нужно было оплатить коммунальные услуги, Ольга подошла к Наталье Ивановне, и попросила выделить ей половину необходимой суммы:
— Мне нужно оплатить счета за коммуналку, да и новогодний стол для ваших друзей и знакомых накрывала я на свои деньги, вы не пригласили никого из моих родственников, думаю, что нужно разделить расходы.
— Разделить? А не это ли твоя квартира, Олечка? Твоя, — не дожидаясь ответа, сказала мачеха. — Значит, и за квартиру ты оплачиваешь сама. Да и гости у тебя дома ужинали. Я тут ни при чём.
Оля собрала всю свою волю в кулак и громко спокойно сказала:
— Тогда я прошу вас выехать из моей квартиры!
Наталья Ивановна словно рыбка быстро-быстро стала хватать ртом воздух и хвататься за сердце.
— Дать таблетку? — спросила, отвернувшись, Оля.
— Я столько лет тебя растила и воспитывала.
— А сейчас что же? Как не стало отца и денег, которым можно пользоваться, вы потеряли ко мне интерес и перестали воспитывать.
— Тебя нужно было воспитывать ремнём раньше, чтобы ты уважала родителей.
Ольга почувствовала укол стыда. Всё-таки мачеха прожила с ней не один год, но отец оставил квартиру и деньги дочери, обойдя жену. Даже не прописал её — видимо, были на то веские причины.
— У вас есть своя комната в коммуналке, вам есть куда идти, — твёрдо сказала Ольга. — Если не можете платить за половину расходов, то вам лучше уехать. Никто вас не выгоняет, но я не собираюсь одна оплачивать всю квартиру.
Наталья Ивановна не знала, сколько денег осталось у Ольги на счету. Банк отказался раскрывать эту информацию, но мачеха надеялась, что в хаосе последних месяцев Ольга начнёт тратить свои сбережения, не задавая вопросов. Её собственные средства почти иссякли, но ей удалось протянуть девять месяцев — что тоже было неплохо.
Когда Наталья Ивановна начала собирать свои вещи, она прихватывала и то, что ей не принадлежало. Ольга это видела, но молчала — не хотелось ссориться. Хотелось лишь поскорее остаться одной в этой квартире.
К вечеру, после долгих часов уборки, Ольга почувствовала облегчение. Пространство стало более свободным, ушло давящее чувство напряжённости и дискомфорта. Теперь начиналась её собственная жизнь. Ольга подошла к окну, посмотрела на город, мерцающий огнями, и невольно улыбнулась.
На подоконнике, за занавесками, осталась одна тарелка из набора, который забрала мачеха. Она стояла, будто чужая и одинокая, как лишний свидетель чужой жизни. Ольга взяла её в руки и крепко прижала к себе, всё ещё улыбаясь.