В доме стояла гнетущая тишина. Только назойливая муха кружила у окна, а будильник за стеклом на полке буфета ритмично тикал, словно отсчитывая каждый момент напряженного молчания. Ирине казалось, что время будто замедлило свой ход — секундная стрелка шла медленно, словно отставая, и каждая минута становилась невыносимо долгой.
Отец уже в пятый раз задавал один и тот же вопрос: «Что там произошло?» И в пятый раз Ирина тихим, сломленным голосом повторила: «Ничего не было».
Мать сидела за столом, сложив руки на коленях, и чуть раскачивалась, словно пытаясь успокоить себя, как убаюкивают ребенка.
— Если ничего не было, зачем тогда говорить о тебе? — спросила Валентина, пытаясь понять, почему Кирилл Шереметьев пустил слухи по селу.
— Не знаю, — безжизненно ответила Ирина. — Ничего не было. Светлые волосы были убраны под косынку, как и в тот момент, когда она пришла с огорода. Её взгляд был пустым и растерянным, а руки нервно мяли платочек, уже влажный от слёз.
— Зачем ты вообще туда пошла? — строго спросил отец. — Чего там не видела? Разве не знала, что про Шереметьева давно дурная слава ходит? Был бы человеком, давно бы женился.
— Но это же в клубе было, мы всегда туда ходим, — пыталась оправдаться Ирина.
— Что, прямо в самом клубе?
— Папа, ну что ты? — Ирина снова разрыдалась. — Я же говорила, что за пластинкой зашла, а он дверь закрыл.
— Дочка, скажи, может он всё-таки силой… ведь мужик же, — осторожно спросила Валентина.
— Нет, — слабо ответила Ирина, — нет, ничего не было.
— Значит, вы сидели там заперты, и ничего не произошло, как ты говоришь, а на другой день он всем рассказал, что было, — с непониманием продолжил отец, пытаясь разобраться в произошедшем. — Может, заявить на него?
— Ничего не было, — рыдала Ирина, повторяя снова и снова.
– Да что ты заладила – «не было, не было», — раздраженно сказал отец, — слухи тогда откуда?
– Ладно, хватит, — прервала Валентина тяжелый разговор, — пусть ничего не было, я дочке верю, а не этому Кириллу непутевому… одно плохо: как от сплетен теперь отмыться.
– Может мне уехать? – спрашивает Ирина.
– Куда? – в голос спросили отец и мать. – Уедешь, значит признаешь, что не зря говорят, — добавила Валентина, — уж лучше остаться, дом здесь, работа.
Ирина вышла, оставив родителей, — захотелось на воздух и к любимой черемухе. Она помнит деревце маленьким, она росла вместе с ним, и теперь черемуха в конце огорода стала раскидистым деревом, щедро усыпанным плодами. Мелкие, зеленые шарики, еще не поспели, но урожай обещал быть богатым.
Здесь, у черемухи, отец поставил скамейку, и Ирина частенько после жаркого дня, присаживалась, любуясь белыми цветами. А потом, летом, собирала поспевшую черемуху, и напевала какую-нибудь знакомую песню.
Сейчас петь не хотелось. Совсем не хотелось. Просто было желание посидеть в одиночестве и подумать, как же такое могло произойти.
Она даже не успела влюбиться к девятнадцати годам. Еще только думала о любви и считала, что любовь у нее будет взаимной. Вот Павел Синицын еще в школе заметил ее, хотя и старше был. И в армию уходил, просил письма писать. Но Ирина ничего не чувствовала к кареглазому Павлу. Ростом он не отличался, зато широк в плечах, взгляд цепкий – про таких говорят, орлиный взгляд.
А после армии вновь к Ирине, — то провожает, то возле библиотеки ждет Ирину (она работать туда устроилась после десятилетки), — но Ирина проходит мимо. Нет в ней к Павлу неприязни, просто не ее это человек, — так она чувствовала. Может Павел и любит ее, но у Ирины нет любви.
Вот так и получилось, что ни с кем не встречалась. Подружка Вера замуж собирается, у них с Сашей любовь со школы, а у Ирины пока ничего в жизни не было, даже поцелуя.
Ирина вспомнила, как пришли они с Верой в клуб, как пришел потом Саша и они вскоре ушли на речку. В клубе еще оставалось много молодежи, и пластинки крутились одна за другой. Была у Ирины любимая песня, и она юркнула в подсобку, что за сценой, где лежали пластинки. И сразу услышала, как дверь закрылась.
Она даже не заметила, когда подошел Кирилл Шереметьев, — известный в селе покоритель девичьих сердец. Кирилловы голубые глаза с прищуром нравились девчонкам, но опасались многие, зная его распутный характер. Кириллу уже двадцать пять, и утром его можно было застать у разведенной Людмилы, которая была старше его. Конечно, жениться он на ней не собирался, но свободу своему разгульному характеру не ограничивал.
– Зачем дверь закрыл? – спросила Ирина, увидев масляный взгляд парня.
– Пообщаться хочу.
– Выйдем и пообщаемся. – Она подошла к двери, но Кирилл протянул руку, перекрыв выход.
– Пусти.
– Не пущу. Присаживайся лучше, поболтаем.
– Не хочу я с тобой болтать… чего пристал?
Ирина не понимала, какой интерес Кириллу общаться с ней, он ведь никогда ею не интересовался. Ему вообще скромные девчонки не интересны были, сам хвастался парням: «с тихонями возни много, а я люблю с ходу свое брать».
Стены клуба сотрясались от звуков музыки, дверь была заперта и перед Ириной стоял наглый Кирилл Шереметьев.
– Я выйти хочу,- сказала она.
– А я не хочу,- он взял ее за талию и притянул к себе.
– Пусти!
– Потанцуем немного… чего ломаешься, недотрога что ли?
Ирина вспыхнула, вспомнив, что там, за дверями, подумают о них, закрывшихся в подсобке.
– Я закричу!
– Кричи, все равно не слышно, танцы там. Говорю, давай лучше потанцуем, подержусь немного за тебя и отпущу…
– Слушай, чего тебе надо? Тебе есть с кем танцевать, — Ирина умоляюще посмотрела на Кирилла.
– А вот интересно, пошла бы ты за меня замуж?
– За тебя? Да ни за что!
– Ну тогда давай посидим, посмотрим друг на друга, может симпатия появится.
Ирина просила, умоляла, плакала, чтобы выпустил ее, но Кирилл только посмеивался. Так прошло минут тридцать, Ирина не могла точно определить время.
Когда музыка в клубе стихла, Кирилл открыл дверь, и Ирина, опустив глаза, выскочила из подсобки, напрочь забыв, зачем она туда заходила.
Два друга, Коля и Сергей, уже веселые, посмотрели вслед Ирине и увидели самодовольное выражение на лице Кирилла.
– И чё? Чё-то было? – спросил Коля.
– Всё было, — сказал Кирилл и хлопнул в ладоши, потом пригладил растрепавшиеся вихры и щелкнул пальцами.
– А говорили, тихоня, — загоготал Сергей.
Ирина, поправляя блузку, быстро спустилась по ступеньками со сцены и чуть не столкнулась с завклубом Натальей Васильевной. Женщина, заметив, что вышла она из подсобки вместе с бабником Кириллом, укоризненно посмотрела на девушку.
Но вряд ли бы она стала рассказывать о своих подозрениях… Кирилл сам все рассказал. Уже на другой день народ шептался, что подсобку в клубе молодежь использует по своему бесстыдному усмотрению. И что Ирина Миронова, молодая библиотекарша, закрылась в подсобке на какое-то время, и что если уж с Кириллом Шереметьевым закрылась, то дело понятное.
С того дня на улицу Ирине выйти было стыдно. Но больнее всего был укор в глазах родителей, им говорили, что дочка у них загуляла, если уж никого не стесняется, в общественном месте уединяется. Поэтому и отвечала Ирина одной и той же фразой: «ничего не было».
Подружка Вера тоже сначала с подозрением посмотрела на Ирину.
– Ты что, не веришь мне? – спросила Ирина. – Даже ты не веришь?
– Я тебе верю, — сказала Вера, — но Кирилла я хорошо знаю, непонятно, зачем ему это… может он влюбился в тебя?
– Хороша любовь – взаперти держать. – С горечью в голосе ответила Ирина.
Кирилла с того дня она ненавидела. И больше всего не за то, что закрылся с ней в подсобке, привлекая внимание других, а потому что разболтал по всему селу. Всем друзьям хвастался, намекая, что с Ириной Мироновой у него все было.
А ведь это неправда. Ну пытался обнять, танцевать, но Ирина не подпустила его к себе. Да похоже он и не стремился лишить ее девичьей чести, так, баловался просто. Да и вообще, не голоден он на девчонок, ему есть к кому ходить, причем беспрепятственно.
Вот об этом сейчас думала Ирина, сидя у черемухи. Она что-то бормотала, рассуждая, и никак не могла избавиться от обиды, что ее так легко оговорили. «За что?» — думала она. «Что я ему сделала?»
На улицу лишний раз Ирина старалась не выходить, но и от людей все равно не спрячешься. А на работу ходить надо, в магазин зайти, да мало ли какие дела. Но всякий раз, встречая знакомых, старалась пройти быстрее, сухо поздоровавшись, спиной чувствуя, что ей смотрят вслед.
Уже приходила старшая сестра Ольга, до нее тоже слухи дошли, и она возмущенно призывала разобраться с Кириллом.
– Сам хотел поговорить, — сказал отец, — да уехал этот проходимец, не видать нигде. Сам уехал, а слухи остались…
– Ира, а давай в больницу, справку возьмем и в глаза плюнем тем, кто пальцем в тебя тычет.
– Еще чего! – Возмутилась Валентина. – Каждый роток справкой прикроешь?
– Ну, а что делать-то? – спросила Ольга. – Кого не встречу, так и норовят выспросить, чего это там у Ирины с Кириллом, — все же знают, что известный бабник. И управы на него нет, мать-то его защищает, ну в смысле, Кириллова мать. Хвалит, какой Кирилл у нее хороший, только не с теми дружит, будто задурили ему голову…
– Голова у него всегда дурная была, непутевый он, — буркнул отец.
– Вот вместо того, чтобы замуж выйти, придется сидеть теперь за высоким забором и отмываться, — сказала Валентина, тяжело вздохнув. – Надо было тебе, Ира, на Павла Синицына обратить внимание, парень-то хороший… что он сейчас? Видела его?
– Да видела у магазина… проехал мимо на мотоцикле и не посмотрел…
– Ну вот, видишь, что делается, — заохала мать.
– Встречу Кирилла – на аркане притащу. Пусть кается перед всеми, — пообещал Иван Матвеевич.
Но Кирилл в селе не показывался, говорили, что в другом районе работает.
Ирина по-прежнему старалась ни с кем о себе не говорить. Но обида легла на сердце, замечая осуждающие взгляды. И даже Павел Синицын, который до того дня стремился увидеться с ней невзначай, вдруг стал равнодушным, будто и нет вовсе Ирины. Да что ей до Павла, нет ей дела до него… просто обида гложет, что напрасно так с ней обошлись…
Вечером, закрыв библиотеку, Ирина ступила на мягкую траву у деревянного крылечка, щурясь от закатного солнца.
– А я не верю, — услышала она, — ни на минуту не сомневался.
Ирина вздрогнула: голос знакомый, и речь, конечно, о ней идет. Павел появился неожиданно, наверное, стоял за деревом и ждал ее.
– Чему не веришь? – спросила она, не зная, радоваться или печалиться этой встрече.
– Слухам не верю. Ты всегда была чистой… такой и останешься. Ира, выходи за меня замуж! А Шереметьева я утихомирю, пусть только вернется в село.
Впервые за эти дни она слышала правду о себе, причем так уверенно, без тени сомнения.
– Спасибо, что не веришь сплетням, — прошептала она.
– Не благодари. Лучше подумай о моем предложении. Я ведь тебя всегда любил. И сейчас люблю. И любить буду. Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.
Ирина покраснела, услышав признание. Да она и раньше догадывалась, только не допускала к себе Павла, не зацепил он ее сердца.
Она пошла, не оглядываясь, даже не заметила, что домой почти бежала.
– Ты чего? – спросила Валентина. — Гнался что ли кто за тобой?
– Никто не гнался.
– Ну а чего еще стряслось? У нас и так, кажется, хуже некуда…
– Павла Синицына встретила… замуж зовет, — тихо сказала Ирина.
Валентина поставила чашку и присела, оглушенная услышанным. Иван Матвеевич отложил газету, сомневаясь в ее словах.
– Ну-ка повтори, — попросил он.
– Павла встретила, замуж зовет.
– Когда?
– Говорит, хоть завтра…
– Ну вот, — бодро заявил Иван Матвеевич, — есть умные люди, кто сплетням не верит. Это же, считай что, на твое счастье такой человек есть. А ведь Павел работящий и не употребляет. А уж родители у него – ничего худого не скажешь.
– Ирина, так может это та соломинка, за которую ухватиться надо, — осторожно спросила Валентина.
– Не знаю, — ответила дочь, — я ведь и не смотрела в его сторону, тем более не любила никогда. Да я вообще еще никого не любила, не успела я…
– Вот и полюбишь! – сказал отец. – Надежный человек тебя замуж позвал, ну кого еще лучше искать… а любовь, — он махнул рукой, — попадется такой как Кирилл со своей любовью, будешь пятый угол искать. А тут – парень хороший, родители работящие… ну чего еще надо?
На свадьбе Ирина была в длинном белоснежном платье, и лицо ее казалось тоже белым, а в глазах не было той радости, что бывает у невест. Мать напоминала ей, чтобы голову не опускала, но Ирина забывала про ее наказ, и все чаще смотрела под ноги, когда зарегистрировались. Павел потом подхватил невесту на руки – так и нес до машины. И в дом на руках внес.
Домик им выделили его родители. Остался домик от бабушки. Так они его подлатали и сказали: «Пусть хоть и временное, но жилье у вас будет. А дальше уж сами».
В первую же ночь Павел лежал счастливый, не выпуская из объятий молодую жену. – Пусть хоть слово кто скажет, враз рот заткну, ты у меня будешь как царица, никому в обиду не дам, — шептал он.
Дни потянулись однообразной чередой. Ирина работала, готовила обеды, ужины, провожала утрами мужа на работу. Со временем домик стал наполняться нужными в быту вещами. – Подожди, Ирина, я еще мотоцикл куплю.
– Так у тебя же был.
– Продал я его, на свадьбу деньги нужны были, — ответил Павел.
Беременность не была неожиданностью, Ирина обрадовалась переменам и стала присматриваться к детским вещам. Павел тем временем взял большую часть забот о доме, оберегая жену от лишней суеты.
Девочка родилась здоровенькой, спокойной. – Светой назовем, — сказал Павел, — кажется, будет такая же светленькая как ты.
Родители радовались крепкой семье, умилялись подрастающей внучке.
Кирилла Шереметьева редко видели в родном селе. Кажется, он сошелся с разведенной женщиной, поговаривали, что это она его приняла. Но, видимо, спокойно ему не жилось, и вместе с друзьями его посадили за кражу. Дали три года.
Ирининой дочке к тому времени исполнилось уже два годика, и историей с Кириллом она не интересовалась. Да и Павел забыл о нем, все больше посвящая себя любимой семье.
Прошло еще три года. Света, шустрая щебетунья, как хвостик бегала за Ириной, хотя внешне сильно походила на Павла: такие же карие глаза, такая же форма губ… хотя это неважно, они оба любили дочку.
Снова наступило лето, и также отцвела по весне черемуха, обещая богатый урожай.
Наступил вечер, и Ирина, отправив в дом Свету и пообещав вскоре прийти и рассказать перед сном сказку, прибирала посуду во времянке.
Она уже хотела уйти в дом, как послышался негромкий разговор у ворот. В сумерках узнала силуэт Кирилла Шереметьева. Он хоть и ссутулился после тюрьмы, и говорил с хрипотцой – узнать все-таки можно.
«И что ему надо от Павла?» — подумала она и пошла к калитке.
– Вали отсюда, ничего я тебе не должен, — услышала она голос мужа.
Никогда не слышала, чтобы муж так грубо разговаривал. А тут прямо гнал от двора нежданного гостя.
– Пашка, ну только на запчасти, ну сломался же мотоцикл…
– А я причем? Твой мотоцикл – ты и налаживай…
– Не помнишь ты добра, Пашка, — просипел Кирилл, — а вот возьму, да скажу твоей жене, как ты за мотоцикл меня подговорил ославить ее…
– Иди отсюда, а иначе укатаю тебя…
– Собака лаяла на дядю фраера, — пропел Кирилл, — гони бабло, а то секрет твой раскрою, расскажу, как я Ирку гулящей выставил. А она-то, дуреха, и не знала, как мы договорились с тобой.
– Замолчи! Не должен ты сюда приходить. И я тебе ничего не должен, — сказал Павел. – Как договаривались, так и рассчитались, так что не нарывайся. Ну, нет у меня денег тебе на запчасти, сам зарабатывай…
Ирина, держась за забор, тихо ушла в дом. Она не помнила, как дошла до кровати, где уже лежала дочка. Заметив, что девочка уснула, также тихо вошла во времянку.
– Ирина, я думал, ты уже легла, — сказал Павел испуганным голосом.
– Сядь, Павел, поговорить надо, — попросила она. – Скажи, это ты подговорил Кирилла «ославить» меня?
– И-иирина, да ты что?
– Павел, хватит обманывать, я все слышала. Получается, ты ему свой мотоцикл подарил… а мне сказал, что продал, деньги на свадьбу нужны были…
– Ирина, не поняла ты ничего…
Она резко повернулась к нему и увидела перед собой его лицо. За все пять, хотя нет, за все шесть лет, что они живут вместе, она была благодарна ему. Благодарна за то, что не поверил клевете, что готов был защищать ее, укрывать от всех невзгод, от всех косых взглядов… да, она была благодарна. Но была ли любовь?
Только сейчас она поняла, что еще никогда и никого не любила. И эта грязь, которой словесно вымазал ее Кирилл, она ведь до сих пор ее на себе чувствует.
– Как ты мог? За что? Я ведь поверила тебе!
– Ирина, ну перестань, мы ведь хорошо живем, нам позавидовать можно. А родители, они ведь радуются, глядя на нас…
– Павел, ты отдал ему мотоцикл за его грязную услугу? Павел видел в ее взгляде решимость узнать правду. Да в общем-то, она ее уже знала.
– Ирина, это было давно. Я так тебя любил… я готов был на все, а ты не замечала меня.
– Ах, Павел, Павел, мелко плаваешь! Что же так дешево – всего лишь мотоцикл?! Уж надо было машину новенькую за меня отдать, ну хоть не так обидно было бы. А то всего лишь мотоцикл, да еще не новый…
– Ирина, опомнись, у нас семья, в доме все есть, дочка у нас…
– Павел, да чем же ты лучше Кирилла Шереметьева?
– Ты меня с ним сравниваешь? Да ты посмотри, я же все для тебя, все для дочки…
Ирина поднялась. – Ухожу я от тебя. Вот завтра вещи соберу и уйду.
– Не отпущу! – Он схватил ее, прижал к себе. – Даже не думай!
– А я и не буду раздумывать, подам на развод и все. Опусти! – Она вдруг стала податливой, равнодушной и не шевелилась в его руках, будто ей было все равно.
И он отпустил.
– Ну я так не сдамся, – сказал он.
На другой день пришли родители. Павел успел поделиться со своими, а те – сходили к родителям Ирины.
Все четверо вошли, поглядывая на Павла и Ирину.
– Ну что вы, дети, удумали, — сказала Анна, мать Павла, — уж мы радовались, глядя на вас, такая пара, дочка растет… и вдруг раздор.
– А ведь мы ничего и не знали, сказал Михаил, отец Павла, — ну сказал тогда сын, что женится, да мы и рады были. А что там у вас раньше случилось – откуда нам знать.
– Так я вас и не виню, — сказала Ирина, — но случилось то, что уже не исправить, так что развестись я хочу. Сразу говорю вам. — Она посмотрела на всех и задержала взгляд на своих родителях. – Простите, но не могу в обмане жить. И не хочу, чтобы дочка в этом обмане жила.
– Сват, ну скажи ты им, — Михаил обратился к Ивану Матвеевичу, который сидел у окна насупившись, вся эта ситуация ему не нравилась. – Давай лучше по маленькой накатим, — предложил Михаил, — может и молодежь остынет.
Иван молча махнул рукой, дав знак, что согласен.
– Не знаю я, как быть, — сказала Валентина, — вижу, что семья хорошая, но как вспомню, что мы пережили, что Ирина пережила… ох, тяжело.
– Ну так это когда было, — сказала Анна, — ну, сватья, давай помирим их.
– Сват, поддержи, — попросил Михаил, которому жалко было и сына, и его семью, которая рушилась у них на глазах.
Иван Матвеевич молчал. Стало совсем тихо. И только бабочка билась о стекло, попав каким-то случаем в дом, и не могла выбраться.
Иван очнулся, наконец, повернулся к окну, открыл его и, махнув рукой, помог бабочке выбраться на волю.
Повернулся к сватам. – В этот раз я вмешиваться не стану. И советовать ничего не буду. Пусть сами решают, жить ли им вместе. – Он посмотрел дочери в глаза. – И твое решение, дочка, любое приму.
Разочарование появилось на лицах родителей Павла. Вскоре они встали и, попрощавшись, пошли по домам.
– Ирина, подумай, хорошо подумай, — просил Павел, — не говори ничего сейчас, хотя бы переночуй со своими мыслями. Я очень надеюсь, что завтра ты поменяешь свое решение.
– Хорошо, завтра я тебе скажу, — ответила Ирина.
И эта заминка, это отложенное решение вселило в Павла надежду.
Конечно, он не спал ночью. И Ирина тоже не спала.
Павел к утру задремал, видимо, сон свалил его.
Павел проснулся, когда солнечный луч нежно скользнул по его лицу. Услышав тихие шаги Ирины, он поднял голову. Она стояла в дверях, держа за руку маленькую Свету, а в другой руке сумку.
— Мы уходим, — сказала Ирина спокойно. — Остальное заберу позже.
— Это всё? — сдавленным голосом спросил он, чувствуя, как уходит почва из-под ног.
— Всё, Павел. Я ухожу.
Она вышла, не оглядываясь.
Павел остался сидеть на кровати. Внутри него была пустота. Он пытался подумать о том, что нужно собираться на работу, но это был выходной, и спешить было некуда. Осознание неизбежной потери обрушилось на него с такой силой, что он едва дышал. Никакие слова или действия уже не могли изменить происходящее.
Тишина вдруг наполнилась его болезненным стоном — глухим криком от боли и отчаяния.
Тем временем, за окном, утреннее солнце ласково согревало землю. Ирина шла по мягкой траве, чувствуя её прохладу после ночи. Она держала Свету за руку и улыбнулась, обращаясь к дочери:
— Ну вот, моя хорошая, всё будет в порядке. Я с тобой, и этого достаточно.
Ирина уверенно шла навстречу новому дню, расправив плечи. В ней не осталось сомнений — никто не сможет заставить её усомниться в себе. Она верила, что настоящая любовь еще впереди. Она обязательно придет и будет искренней, чистой, не такой, какой пытался сделать её Павел, вываляв в грязи. Нет, её ждет другая любовь, и она знала это.
А пока что был новый день. И впереди — целое лето. Вся жизнь.