Я сидел и курил на скамейке в парке.
Темнело, зажглись фонари.
Домой идти не хотелось.
Нет, меня не ждала там скандальная жена и орущие дети, не дожидалась тёща, чтобы вынести мозг, меня никто не ждал.
Я сидел на скамейке и зябко поёживаясь курил, затушив одну сигарету, я тянулся за другой.
Так странно устроена жизнь, думал я, ещё недавно ты обычный человек, работаешь, знаешь, что придёшь домой, тебя накормят вкусным ужином, ляжешь на диван или сядешь за компьютер, поговорив со своей женщиной о том, как прошёл день.
Она расскажет тебе что у неё на работе, ты, слушая вполуха будешь кивать и вставлять разные возгласы, а что ещё женщинам надо? Только быть услышанной.
Вот она что-то там бормочет, что-то говорит, а ты согласно киваешь, поддакиваешь, тишина и умиротворение, так живут все, думаешь ты.
В тот вечер до меня дошло что моя женщина ждёт ответа, я повернулся к ней и увидев вопрос на лице, утвердительно кивнул, не снимая наушников.
Она стояла красная, словно я сказал или сделал что-то плохое.
Я сдвинул наушники на одно ухо, у нас был решающий бой за крепость.
— Да- да, я же сказал, Свет.
Я не видел, как она собирается, не слышал, как она вышла, тихонько прикрыв дверь.
Бой мы проиграли, я снял наушники и потянулся. До меня начало доходить…
— Тааань, Таня, Танюш…
В ответ тишина.
Обиделась, ну и понятно, ведь я назвал её именем бывшей, той которая вывернула меня наизнанку, выпила все мои соки, раздавила, растоптала и ушла.
Светка была ураган.
Она никого не оставляла равнодушным. Она не была классической красавицей, не было пышных волос, ресниц до лба, губок словно вишня и открытых чистых глаз.
Нет, она была телосложением словно пацан, короткая стрижка острые клыки и кривоватые нижние зубы. Острые маленькие глаза, немного крупный нос и море обаяния.
Просто море.
А когда она смеялась, задорно запрокинув голову, на её нежной шейке, туда — сюда, ходила маленькая жилка, которую хотелось целовать, прямо сейчас, схватить в свои объятия и никому не отдавать.
Светка была неистощима на выдумки, с ней не было скучно, она была праздник.
— Светка, накорми меня, — просил я её, я устал, я принёс тебе мамонта, я мужик, я хочу мясо. Женщина, иди готовь мне мясо.
Светка хохочет, в одних трусах и маленьком топике прыгает по неубранной кровати, перепачканная красками и рассказывает мне свою задумку.
— Славушкин, я создам триптих. Это будет вещь, Славушкин…
— Первая часть, это маленькая девочка, — Светка размахивает руками, прыгает по постели, — маленькая девочка, в белом платьице, с кудряшками, она стоит в темноте, одна и в пухлых ручках держит планету, синюю планету, это Вселенная, Славушкин, Вселенная, создавшая Землю.
Вторая часть, это юная девушка, которая смотрит с интересом на создание рук своих.
А третья, третью я ещё не продумала, Славушкин, возможно старуха, которая смотрит с сожалением…Не знаю, я подумаю, целый день ломаю голову…
— Ты хоть ела? — я смотрю на неё с любовью. Я готов ей простить всё, неубранную постель, неприбранную квартиру обёртки от конфет и баночки из-под йогурта, валяющиеся везде.
Я прощаю ей всё.
Дурацкое имя, которым она меня зовёт, она всех называет по фамилии, а меня по имени, только на свой дурацкий манер, Славушкин.
Я ей всё могу простить, лишь бы она меня любила, оставалась всегда моей Светкой.
Моей женщиной, моим ребёнком, моим котёнком, моим любимым художником.
Она превратила мою квартиру, как и мою жизнь в бардак, я никогда не знал, что мы будем есть на ужин и где окажемся вечером, с какими людьми познакомит меня Светка.
Она вращалась в кругу художников, поэтов писателей.
— Ты знаешь, Славушкин, я влюбилась, — сказала она мне однажды.
— Чего? В кого? Кто он? — в шутку, а может и нет, зарычал я и схватил Светку в охапку, — ты моя женщина, ясно!
— Да погоди, Славушкин, — Светка вывернулась из моих объятий, — ты только послушай…
И ночь пронзает нас кинжалами, света далёких звёзд, я хотел подойти к тебе, но мало ли, я не мог придумать вопрос…
— О, господи, что это, Светка?
— Это Вениамин Шляхов, модный поэт, ты чувствуешь, чувствуешь какой слог…Это же Маяковский, Славка…
Она впервые назвала меня по имени.
— Какой Маяковский, Свет? Дядя Вася, что бренчит тридцать лет на гитаре один и тот же мотив, он лучше сочиняет стихи, у него целая общая тетрадь, в коричневом переплёте, он туда их записывает, а это…Это какое -то…словоблудие, ё- маё…
— Дурак ты, понял.
Светка, обидевшись завернулась в простыни и ушла на балкон.
Я не любил кода Светка обижается. Пошёл сделать в большую кружку чай с вареньем, ливнул туда водки и выдавил лимон.
Она равнодушно посмотрела на кружку в моих руках и опять отвернулась, жадно затягиваясь.
Мы помирились со Светкой, я вымолил прощение…
Но она, она будто потухла.
Стала ходить задумчивая, всё реже смеялась, а однажды…
Однажды я пришёл с работы и застал…нет, всё было также, фантики от конфет, баночки от йогуртов и дошираков, не заправленная постель, перепачканная засохшими красками, незаконченный триптих, вернее первая его часть, кудрявая девчушка, держащая в руках крошку планету…
Всё было так же, да не так.
Была звенящая пустота и тишина…
Она ушла.
Я это понял сразу, даже не успев ещё оглядеться.
Я сел на стул.
Среди звенящей тишины среди бардака, я сидел и тихо умирал.
Мой взгляд натолкнулся на белый лист, сложенный пополам и заляпанный красками.
«Славушкин, — читал я и слышал родной и любимый голос, — Славушкин, ты прости меня. Я ухожу к нему, он совсем — совсем не приспособлен к жизни, не то, что ты.
Ты большой умный, сильный, а он…Он поэт, Славушкин. Всё что он может, это писать стихи…Он пишет замечательные стихи, Славушкин…Прости, я ему нужна больше, чем тебе…»
— А как же твой триптих и наше путешествие в Монголию? — спросил я у тишины и будто ответ на мой вопрос, я увидел приписку в самом низу.
«P.S Картину можешь выкинуть, а можешь оставить на память, мне кажется, так могла бы выглядеть наша так и не родившаяся дочь…»
Я заплакал, словно ребёнок, у которого забрали дорогую игрушку. Я начал ей звонить, хотел кричать, умолять, требовать, но…телефон её был недоступен.
А друзья? Ну что же друзья, это ведь были её друзья, а не мои…Они молча скидывали звонки, пожимали плечами при личной встрече и отворачивались.
Я пил, тихонько превращаясь в чёрт знает кого, на работе, а меня там ценили, я взял неоплачиваемый отпуск, по семейным обстоятельствам…
Накануне я увидел её, Светку, она шла под ручку с каким-то патлатым хлыщом и счастливо запрокинув голову смеялась, обдавая всех вокруг искорками своего счастья.
А он…он даже не воспринимал это как нечто божественное, он равнодушно шёл…
Я позвал её, она вздрогнула и торопливо потащила его куда-то в сторону…
Я погнался следом, хотел забрать, спрятать, украсть своё сокровище, но они исчезли, спрятались, растворились в дворах колодцах…
— Выходи, выходи, если ты мужик, давай поговорим, — кричал я, — но в ответ была тишина и лишь кто-то вызвал полицию…
Тогда меня сильно скрутило, хорошо, что тётя Зина, моя троюродная тётка, у которой в нашем доме была приятельница, узнала, что я третий день не выхожу из квартиры. Она не стала пугать родителей, приехала сама, вызвала сантехника, заплатила ему деньги и велела вскрыть дверь.
Среди всего того бардака, что творился в квартире, она нашла скрючившегося меня и чуть ли не на руках вынесла к приехавшей скорой.
Начался долгий период реабилитации и восстановления.
Я не знал, как мне жить, ведь у меня украли краски, моя жизнь стала блёклая и серая, вся пища была без соли, конфеты потеряли сладость, песни, раздражали своей бестолковостью…
Люди…Бегали там что -то суетились, копошились, словно серые муравьи- солдаты.
Я брёл по людскому потоку, меня толкали, пихали, задевали плечами, руками, локтями…
Нужно было жить…
Как?
Я ведь не знал другой жизни, без Светки, я с ней с восемнадцати лет, сейчас мне двадцать семь…
Таню я увидел на даче, куда вытащил меня сын троюродной тётки Зины, Артём.
— Славян, ну хватит играть в деда, поехали посидим, пообщаемся, пить никто не заставит я так понимаю сделал он это по просьбе своей матери, моей тётки Зины.
Всегда весёлый и заводной, я превратился в мрачного и зевающего типа.
Мне было невесело с молодёжью, себя я считал уже пожившим.
Я решил спуститься к речке, там на мостике опустив ноги в воду, сидела девушка.
Тёмные, вьющиеся волосы, большие карие глаза, пухлые губки, она тихо улыбнулась мне и заговорила мелодичным голосом.
— Вам тоже скучно? Там с молодёжью?
Я кивнул.
Таня молча пододвинулась и отвернулась к воде. Я присел рядом, так и молчали, с час, наверное.
Оказывается, иногда с человеком хорошо молчать.
Я три дня пробыл на даче, три дня мы с Таней встречались у мостика и тихо молчали. Она была с соседней дачи, мы обменялись телефонами, постепенно начали встречаться.
Я не влюбился в Таню, совсем нет, мне нравился другой тип женщин, совершенно противоположный Татьяне.
Мне льстило, когда на нас оборачивались, понятно, что на Таню, восхищались её красотой, но я.…я будто не замечал этого.
Моя квартира постепенно преобразилась, она стала чистой и опрятной, на кухне начали появляться разные вкусности, приготовленные Таней, в шкафу висели чистые, отглаженные вещи.
Моё постельное бельё было чистым и вкусно пахло, окна засветились чистым блеском, ванная комната засияла будто дворец, а кухня стала чистой и уютной.
А я?
А что я? Я страдал по Светке, той безбашенной Светке, которая целыми днями грызла конфеты, не имела понятия как подойти к плите не знала, что есть такая штука, как стиральная машинка, которая стирает вещи и утюг, который их гладит…
Я скучал по её чудачествам, по её смеху, по тому времени, когда я не знал, что меня ожидает завтра…
Я воспринимал заботу Татьяны о себе как что-то само собой разумеющееся, обо мне забоятся, меня, я даже не сомневаюсь в этом, любят, а я страдаю по другой, я такой страдатель, у меня ореол мученика, меня бросили, растоптали мою любовь, променяли на какого-то поэтишку, меня…меня…А я так любил её…
Я страдал, боже как же я страдал…
Я не замечал, что делаю больно такому замечательному человечку, как Таня…
Я встретил их в одном торговом центре, куда мы с Таней поехали за какими -то домашними мелочами.
Я стоял и ждал Таню, когда услышал знакомый голос.
Она шла, уцепившись ему за руку, худое лицо, бледная, тёмные мешки под глазами, большой выпирающий живот, но столько счастья…
— Милый, — щебетала она, — ещё вон те салфеточки, они такие красивые, пожалуйста, давай возьмём…
— Иди, — широким жестом разрешил он, я нырнул следом за ней, в какой-то бутик с безумным количеством домашней утвари.
— Привет.
— Привет, Славушкин…
— Как дела?
— Хорошо, ты как?
— Тоже хорошо — сказал я, а сам хотел кричать, вопить, плакать от боли и радости, хотел забрать её, защитить, уберечь, отнять у этого…
— Вот, закупаемся перед праздником, Веня получил гонорар, — с гордостью сказала Светка, — у него вышел сборник.
— Ты…ты счастлива, Свет?
— Очень…Знаешь, я и не знала какое это счастье готовить вкусный ужин для любимого убирать стирать, гладить для него создавать уют…
— Ты…ты это сейчас серьёзно? Ты говоришь это про себя? Ты и готовка? Ты и уют? Ты шутишь, Светка? И это, — я показал на её живот, — ты же не хотела детей?
— Пришло время, Слава, пришло время…А ты как? Не женился?
И мне вдруг захотелось подобострастно заглянуть ей в глаза, заверить её в своей любви, сказать, что кроме неё мне никто не нужен, я готов ждать хоть тысячу лет, лишь бы всё вернуть назад…
— Светлана, ты долго? — заглянувший в бутик поэт, сквасил кислую мину и отставил нижнюю губу. Мне так захотелось дать ему по роже, но я сдержался, резко развернулся и пошёл прочь.
Я прошёл мимо ничего не понимающей Татьяны и скорее вышел на воздух. Хватал снег со стоянки горстями и тёр, тёр себе лицо…
А вечером назвал Таню её именем…
Я сидел на скамейке и курил, проживая заново свою жизнь. И вдруг до меня дошло какой же я был дурак…
Господи, какой же я…
Рядом со мной находилась самая лучшая женщина в мире, а я.…Я тосковал по чему-то ненужному, по блеску и мишуре, какой же я…
Я набрал Таню, но она не брала трубку.
Я написал ей смс.
Она не ответила.
Я поехал к ней домой, мне открыла её мама, такая же красивая, как моя Таня.
— Я её люблю, — сказал я.
— Кого?
— Мою Таню.
— Твою?
— Да…
— Она не хочет тебя видеть…
— Я не уйду, лягу и умру моё сердце разорвётся.
Я сел на площадке, мама Тани закрыла дверь.
Я сидел, решил, что буду сидеть пока она не простит.
Пришёл Танин брат, кинул на меня взгляд, сел рядом, протянул сигарету, мы закурили.
— Сидишь?
— Сижу.
— Дать бы тебе по роже, спустить бы с лестницы, да она тебя любит. только не понятно, за что…
— Вот и мне непонятно.
— Ладно, пойдём.
Мы сидели на кухне и тихонько перешёптывались, пили какой-то обжигающий спиртной напиток, и я говорил, а он слушал…
Я проснулся в чужой квартире, с трудом вспомнил, где я…
***
Я сижу на скамейке в парке, я давно уже не курю.
Они идут по аллейке, моя жена и кто-то озорной и весёлой, кто бежит ко мне распахнув руки.
-Папка, папка мой, папочка! Ты приехал.
Я был в командировке, вот приехал и сижу жду, когда моя жена заберет дочь из сада и мы пойдём домой.
Она тогда меня простила.
Моя Таня, моя любовь, моя жизнь.
Мне очень повезло что она меня простила, иначе я никогда не узнал бы как это любить не в одну сторону, быть любимым, а ещё, как славно быть папой, папкой, папочкой, папулей.
Боже, как же мне повезло…