Метель била в окно. Снежные хлопья налипали на стекло и тут же таяли, оставляя мокрые дорожки.
Я стояла у окна и смотрела на это белое безумие. В квартире было тихо. Только ёлка мигала разноцветными огнями в углу комнаты. Мигала для меня одной.
Тридцать первое декабря. Восемь вечера. И я одна.
На столе стояла тарелка с оливье. Одна тарелка. Один бокал. Одна салфетка. Я приготовила салат по маминому рецепту — с солёными огурцами вместо маринованных, как делали в девяностые. Зачем? Привычка. Или попытка почувствовать хоть что-то праздничное.
На холодильнике висели детские рисунки. Тимофей нарисовал ёлку с кривой звездой. Алиса — снеговика с тремя пуговицами. Я провела пальцем по бумаге. Холодная.
Дети у бывшего. Первый Новый год за восемь лет — без них.
Я набрала номер.
— Мам! — голос Тимофея был звонким, весёлым. — С Новым годом!
— Ещё не Новый год, солнышко. Четыре часа до курантов.
— А мы уже подарки открыли! Папа разрешил!
Я сглотнула.
— Здорово. А Алиса где?
— Мама, мама! — в трубке зашуршало, голос дочки, пять лет, чистый колокольчик. — Мне куклу подарили! Большую!
— Покажешь потом?
— Да! Мам, а ты чего делаешь?
Я посмотрела на пустую квартиру. На тарелку оливье. На мигающую ёлку.
— Готовлюсь к празднику, зайка.
— С подругами?
— Да. С подругами.
Когда я положила трубку, руки чуть дрожали. Я села на диван и накрылась пледом. Привычка — когда тревожно, кутаться во что-нибудь мягкое.
Подруги. Лена — с мужем и детьми в деревне у свекрови. Ира — в Турции, горящий тур на двоих. Маша — беременна, третий триместр, какие гости.
Все при деле. Все с кем-то.
А я — маркетолог, тридцать четыре года, руковожу отделом из трёх человек, неплохая зарплата, своя квартира. И вот так.
Год назад он ушёл. К ней. К двадцатипятилетней с длинными ногами и короткими мозгами. Так я себе говорила первые месяцы. Потом перестала. Какая разница, какие у неё мозги, если он выбрал её.
Я взяла телефон и открыла приложение доставки. Суши. Роллы. Хоть что-то праздничное. Всё равно одной столько оливье не съесть.
Заказ приняли. Курьер будет через сорок минут.
Я откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. Телевизор бормотал концерты. Знакомые лица, знакомые песни. Ничего не меняется. Только я.
***
Звонок в дверь раздался ровно через сорок минут.
Я открыла. На пороге стоял мужчина в куртке с логотипом доставки. Высокий, широкоплечий, снег на плечах и на шапке. Лицо усталое, но приятное. Тёмные глаза, чуть заметная щетина.
— Ваш заказ, — он протянул пакет. — С наступающим.
— Спасибо, — я взяла. — Вам тоже.
Он кивнул и ушёл вниз по лестнице. Я закрыла дверь.
Суши были ещё тёплые. Я разложила их на тарелке рядом с оливье. Странный набор. Советская классика и японская кухня. Впрочем, кому какое дело. Никто не увидит.
Я налила себе чай и включила погромче телевизор. Какой-то юморист рассказывал про тёщу. Зал смеялся. Я не смеялась.
Через десять минут снова звонок.
Я удивилась. Подошла к двери, посмотрела в глазок.
Тот же курьер. Стоит, переминается с ноги на ногу.
Я открыла.
— Простите, — он выглядел смущённым. — Машина не заводится. Можно от вас позвонить? Телефон сел.
Я отступила в сторону.
— Конечно. Заходите.
Он вошёл, аккуратно вытер ноги о коврик. Снял шапку. Тёмные волосы, коротко стриженные, чуть влажные от снега.
Я протянула ему свой телефон.
— Спасибо, — он набрал номер. — Алло? Эвакуатор нужен. Машина не заводится. Адрес? — он посмотрел на меня вопросительно.
Я назвала.
Он продиктовал и замолчал, слушая ответ. Лицо его вытянулось.
— Три часа? Минимум? — пауза. — Понял. Да. Жду.
Он вернул мне телефон.
— Три часа, — повторил он. — Тридцать первое. Метель. Все заняты.
— А такси?
Он достал свой телефон, ткнул в экран. Тот был тёмный — разряжен.
— Можно?
Я снова протянула свой. Он открыл приложение, посмотрел.
— Нет машин. Совсем.
Я выглянула в окно. Метель усилилась. Снег валил стеной. Деревья во дворе гнулись под ветром.
— На улице минус двадцать, — сказала я. — Три часа на морозе — это безумие.
Он пожал плечами.
— Посижу в машине. Там хоть ветра нет.
— Без отопления? Замёрзнете насмерть.
Он молчал. Я видела, что ему неловко. Взрослый мужик, застрял у чужой женщины в новогоднюю ночь. Нелепо.
— Подождите здесь, — сказала я. — Чаю попьёте. Согреетесь. Когда эвакуатор приедет — уедете.
Он колебался.
— Я не хочу вас беспокоить.
— Вы меня не беспокоите.
Это было правдой. Я вдруг поняла, что мне даже приятно, что кто-то есть в квартире. Пусть незнакомец. Пусть курьер. Живой человек.
— Хорошо, — он кивнул. — Спасибо.
***
Он сел на краешек дивана. Как гость, который боится что-то испачкать.
— Чай? — спросила я.
— Не беспокойтесь.
— Это не беспокойство. Чайник горячий.
Он кивнул.
Я пошла на кухню. Налила ему чай в синюю кружку — ту, из которой обычно пил бывший муж. Потом подумала — и взяла другую, белую.
Когда вернулась, он сидел в той же позе. Руки на коленях. Куртку не снял.
— Можете раздеться, — сказала я. — Тепло же.
Он снял куртку. Под ней была чёрная водолазка, чуть потёртая на локтях. Я заметила часы на его запястье. Дорогие. Швейцарские. Совсем не вязались с курьерской формой.
Он перехватил мой взгляд.
— Это… с прежних времён, — сказал он. — Осталось.
Я не стала спрашивать. Но мысль зацепилась. Какие такие прежние времена?
Телевизор продолжал бормотать. Снег за окном валил всё сильнее.
— Давно работаете курьером? — спросила я просто чтобы что-то сказать.
— Полгода.
— А до этого?
Он помолчал. Отхлебнул чай.
— В прошлой жизни, — усмехнулся он. И замолчал.
Я не стала давить. Зачем. Чужой человек, сейчас эвакуатор приедет — и всё. Увидимся-не увидимся.
Он смотрел на рисунки на холодильнике. Мягко как-то смотрел.
— Дети? — спросил он.
— Да. Восемь и пять.
— Красивые рисунки.
— Тимофей нарисовал ёлку. Алиса — снеговика.
Он кивнул. И я вдруг увидела в его взгляде что-то такое. Не зависть. Тоску, может быть.
— А вы?.. — начала я.
— Нет, — он покачал головой. — Детей нет.
Пауза повисла между нами. Телевизор орал что-то про оливье и мандарины. Смешно и глупо.
Я посмотрела на часы. Половина одиннадцатого.
— Куранты через полтора часа, — сказала я.
— Да. — Он посмотрел в окно. — Эвакуатор точно не успеет.
И тут я поняла: мы встретим Новый год вместе. Два совершенно чужих человека. Он — курьер, застрявший по дороге. Я — разведённая женщина, которая сказала детям, что будет с подругами.
Бред какой-то.
— У меня даже шампанского нет, — сказала я вслух. — Не планировала праздновать.
Он вдруг улыбнулся. Первый раз за вечер.
— Секунду.
Встал, подошёл к куртке, порылся в большой сумке и достал бутылку. Шампанское. Хорошее, не самое дешёвое.
— Я не довёз, — объяснил он. — Клиентка отменила заказ в последний момент. А бутылка уже была. Так и лежит.
Я рассмеялась. Впервые за весь вечер.
— Судьба, — сказала я.
— Наверное, — он протянул бутылку. — С наступающим.
***
Я накрыла на стол.
Оливье. Суши. Мандарины из вазы на подоконнике. Шампанское.
Он помог мне достать бокалы — высокие, тонкие, свадебный подарок, ни разу не пользовались.
— Странный набор, — сказал он, глядя на стол.
— Идеальный, — ответила я.
Мы сели друг напротив друга. Телевизор показывал Красную площадь. Кремлёвские звёзды сияли на тёмном небе.
Без пяти двенадцать.
— Как вас зовут? — вдруг спросила я. Поняла, что не знаю.
— Андрей.
— Полина.
— Красивое имя.
Я почувствовала, как щёки потеплели. Глупо. Тридцать четыре года, а краснею от простого комплимента.
Куранты начали бить.
Он открыл шампанское. Аккуратно, без хлопка — придержал пробку ладонью. Разлил по бокалам.
— С Новым годом, Полина.
— С Новым годом, Андрей.
Мы чокнулись. Бокалы звякнули тонко и чисто.
Шампанское было холодным и вкусным. Пузырьки щекотали нёбо. Я сделала глоток и закрыла глаза.
Новый год. Я не одна. Пусть это случайность. Пусть он уедет через час. Но прямо сейчас — я не одна.
— О чём задумались? — спросил он.
Я открыла глаза.
— О том, что жизнь странная штука.
— Это точно, — он усмехнулся. — Пару лет назад я и представить не мог, что буду встречать Новый год у незнакомой женщины, работая курьером.
Я отставила бокал.
— А кем вы были? Год назад?
Он помолчал. Я видела, как он собирается с мыслями.
— У меня были кофейни. Три точки в городе. Небольшие, но хорошие. Постоянные клиенты, команда. Партнёр.
— И что случилось?
— Партнёр вывел деньги. Классика, в общем-то. Я был на прибыль, он — на бухгалтерию. Доверял. — Пауза. — Когда понял — было уже поздно. Долги, суды, кредиторы. Пришлось всё закрыть.
Я молчала. Не знала, что сказать.
— Жена ушла через месяц после того, как я рассказал ей о долгах, — продолжил он. — Оказалось, любила не меня. Положение. Статус. А когда статус исчез, исчезла и она.
Его голос был ровным. Без жалости к себе, без обиды. Просто факты.
— Мне жаль, — сказала я.
— Не надо. — Он покачал головой. — Лучше узнать правду поздно, чем никогда. А курьер — это честная работа. Долги почти закрыл. Весной хочу снова попробовать. Маленькую кофейню. Одну. Свою.
Я смотрела на него и понимала: передо мной не «просто курьер». Передо мной человек, который упал и поднимается.
— А вы? — спросил он. — Почему одна?
Я допила шампанское.
— Развод. Год назад. Он ушёл к другой.
— Дурак.
Я невольно улыбнулась.
— Спасибо.
— Это не комплимент. Это констатация. Мужик, который бросает жену с двумя детьми ради кого-то — дурак. Без вариантов.
Я налила себе ещё шампанского. Руки слегка дрожали.
— Я первый Новый год без детей, — сказала я тихо. — Они у него. По закону — имеет право. Мы чередуем праздники. В этом году его очередь.
— Тяжело.
— Да.
Мы помолчали. За окном метель утихала. Снег падал ровнее, спокойнее.
— Я боялась этого дня, — призналась я. — Целый декабрь боялась. Думала — приду домой, буду одна, буду плакать. А потом вы застряли со своей машиной, и я поняла, что судьба иногда подкидывает странные сюрпризы.
— Это точно, — он кивнул. — Я тоже боялся.
— Чего?
— Встречать Новый год в съёмной комнате. Один. С бутылкой пива и старым телевизором. Думал — вот она, моя жизнь теперь. Курьер. Съёмная комната. Развод.
— А теперь?
Он посмотрел на меня. Серьёзно, без улыбки.
— А теперь сижу в тёплой квартире с умной красивой женщиной, ем оливье и пью шампанское. И думаю, что жизнь не так уж плоха.
Я почувствовала, как внутри что-то ёкнуло. Глупо. Незнакомец. Курьер. Увидимся-не увидимся.
Но он сказал «красивая». И «умная». И я поверила.
***
Мы разговаривали до трёх ночи.
Он рассказывал про свои кофейни. Про первую — маленькую, на пятнадцать квадратов, возле метро. Про то, как сам жарил зёрна первые месяцы, пока не нашёл поставщика. Про постоянных клиентов, которые приходили каждое утро за капучино и круассаном.
Я рассказывала про свою работу. Про то, как строила отдел с нуля. Про бессонные ночи перед запусками. Про начальника, который сначала не верил в меня, а потом не мог нарадоваться.
Мы говорили про детей. Он признался, что хотел бы. Но с бывшей женой не сложилось — она откладывала, ждала «подходящего момента». А потом ушла. И момент так и не настал.
Я рассказала про Тимофея и Алису. Про то, как Тимофей учится играть в шахматы и обыгрывает меня каждый вечер. Про то, как Алиса разговаривает с куклами на собственном языке, который понимает только она.
Он слушал. Внимательно, по-настоящему слушал. Не кивал машинально, глядя в телефон, как бывший муж в последний год. Смотрел в глаза. Задавал вопросы. Смеялся.
В какой-то момент я поняла, что перестала думать о нём как о курьере. Просто — Андрей. Мужчина с тёплыми глазами и усталым лицом. Который тоже был разбит. Который тоже поднимается.
— Знаете, что самое странное? — сказал он, когда бутылка опустела. — Я весь вечер стеснялся.
— Чего?
— Что я курьер. Что вы — вот такая. — Он обвёл рукой комнату. — Успешная, умная, с квартирой, с работой. А я — с сумкой на плече и сломанной машиной.
Я рассмеялась. Горько как-то.
— Я тоже стеснялась.
— Вы? Почему?
— Думала — он увидит успешную тётку, одну в Новый год. Муж бросил. Дети у него. Решит — стерва какая-нибудь, раз даже семью не удержала.
Он смотрел на меня долго. Потом покачал головой.
— Я не это увидел.
— А что?
— Женщину, которой больно. И которая всё равно улыбается. И наливает чай незнакомому курьеру.
Я отвернулась к окну. Глаза защипало.
Никто не говорил мне таких слов целый год.
— Эй, — его голос был мягким. — Я не хотел вас расстроить.
— Вы не расстроили, — я вытерла глаза тыльной стороной ладони. — Просто. Давно мне никто ничего хорошего не говорил. Отвыкла.
Он помолчал.
— Это неправильно, — сказал он наконец. — Такая женщина не должна отвыкать от хороших слов.
Я не знала, что ответить. Потому промолчала.
***
В пять утра эвакуатор позвонил.
— Через час будем.
Андрей положил трубку и посмотрел на меня.
— Час, — сказал он.
— Да.
Мы стояли посреди комнаты. Ёлка всё ещё мигала. За окном светало — небо из чёрного становилось серым, потом розовым.
— Спасибо, — сказал он. — За эту ночь. За чай. За разговор. За то, что не выгнали.
Я улыбнулась.
— Не за что. Вы мне тоже помогли.
— Чем?
— Не дали провести эту ночь одной.
Он помолчал. Потом спросил — и голос его чуть дрогнул:
— Можно ваш номер?
Я вскинула голову.
— Я не знаю, что из этого выйдет, — продолжил он быстро. — Может, ничего. Может, всё. Но мне бы хотелось. Позвонить. Узнать, как вы. Может, встретиться. Если вы не против.
Я молчала секунду. Две. Три.
А потом назвала номер.
Он записал. Улыбнулся.
— Я позвоню. Обещаю.
— Хорошо.
Он надел куртку. Взял сумку. Подошёл к двери.
— С Новым годом, Полина.
— С Новым годом, Андрей.
Он открыл дверь. И обернулся на пороге.
— Знаете, что я думаю?
— Что?
— Что эта метель — лучшее, что случилось со мной за последний год.
И ушёл.
***
Я стояла у окна.
За стеклом занимался рассвет. Метель кончилась. Снег искрился на деревьях, на крышах машин, на детской площадке внизу. Мир был белым и чистым. Новым.
Телефон лежал в руке. Я открыла контакты.
Новый номер: «Андрей. Курьер».
Я добавила снежинку. Улыбнулась.
На столе стояла пустая бутылка шампанского. Тарелка с остатками оливье. Два бокала рядом.
Плед лежал на диване. Я не стала его брать. Мне не было тревожно. Впервые за долгое время.
Может, это ничего не значит. Может, он позвонит — а может, нет. Может, мы встретимся — и поймём, что не подходим друг другу. Жизнь непредсказуема.
Но прямо сейчас — утро первого января.
Я не одна.
И где-то в городе есть человек, у которого мой номер.
Рассвет заливал комнату розовым светом. Ёлка перестала мигать — наверное, таймер. Было тихо.
Я улыбнулась.
Впервые за год — по-настоящему.
