— Нина Сергеевна? Вы? Сейчас? — Дарья замерла в дверях с пакетом продуктов в руке.
На пороге стояла свекровь. В плаще до колена, с двумя огромными баулами и выражением лица человека, который пришёл навести порядок в чужой жизни.
— Дашенька, здравствуй. Кирилл дома?
— Он… ещё на работе. А вы… предупреждали, что приедете?
— Зачем предупреждать, если я к сыну? Ты же не против, правда? — Нина Сергеевна прошла внутрь, не дожидаясь ответа.
Дарья медленно закрыла дверь. В голове пронеслось: это какой-то сбой в системе, сейчас всё перезагрузится. Но свекровь уже стояла посреди гостиной и критически оглядывала квартиру.
— Ой, а у вас пыль на карнизах, — первое, что она сказала. — И цветы не политы. Дашенька, ты же работаешь целыми днями, понимаю, некогда. Я помогу.
Кот Тишка, серый толстяк с характером диктатора, недовольно фыркнул и скрылся под диваном. Умное животное.
Дарья поставила пакет на кухонный стол и вытащила телефон. Написала Кириллу: «Твоя мать здесь. Ты в курсе?»
Ответ пришёл через минуту: «Да. Забыл сказать. Она скучает. Побудет пару дней».
Пару дней. Как будто это мелочь — подселить в двушку третьего человека, который считает, что имеет право голоса.
Нина Сергеевна уже обосновалась на кухне. Выложила на стол контейнеры с едой, банки, судочки. Всё это выглядело как оккупация.
— Вот, голубцы. Кирюша их обожает. А это квашеная капуста, сама заквасила. У тебя же нет времени на такое, я знаю. Ты, поди, полуфабрикаты разогреваешь?
— Я готовлю, — тихо ответила Дарья. — Просто не голубцы.
— Ну да, ну да. Эти ваши салатики. А мужчину надо мясом кормить, Дашенька. Мясом и супом. Не зеленью.
В этот момент Дарья поняла: впереди не пара дней. Впереди — война на истощение.
Кирилл вернулся поздно. Усталый, с потухшим взглядом. Увидел мать, и лицо его на секунду озарилось — так, как не озарялось уже давно.
— Мам! — Он обнял её, расцеловал. — Как доехала?
— Нормально, сынок. Пришла помочь. Вижу, вы тут совсем загнались.
Дарья стояла у окна и смотрела на них. Со стороны они выглядели как полноценная семья. А она — как приложение, которое можно не обновлять.
— Кирилл, можно на пару слов? — спросила она, когда Нина Сергеевна ушла в ванную.
— Даш, ну не начинай, ладно? Мама одна. Отец умер, ей тяжело. Я не мог отказать.
— Ты мог предупредить.
— Забыл. Прости. Она правда ненадолго.
— А что такое «ненадолго»? Три дня? Неделя? Месяц?
— Не знаю. Пока ей не станет легче.
Дарья выдохнула. Легче свекрови станет, когда она полностью подчинит их жизнь своим правилам. Никогда, другими словами.
Утро началось с того, что будильник не сработал. Дарья проснулась в панике — на работу через сорок минут, а она даже не умылась. Выскочила из комнаты, ворвалась в кухню — и застыла.
Нина Сергеевна стояла у плиты и варила кашу. Манную. Дарья ненавидела манную кашу ещё с детства, когда мать заставляла доедать её до последней ложки.
— Доброе утро! Я решила, что нужно начать день с правильного завтрака. Кирюша уже поел, он сейчас в душе. Садись, пока горячая.
— Спасибо, но я не ем по утрам, — соврала Дарья.
— Как это не ешь? Это же вредно! Желудок страдает. Давай-давай, хоть немного.
— Мне правда нужно бежать.
— Ну хоть чай попей. Я заварила.
Дарья взяла кружку. Чай оказался с мятой — она не любила мяту. Но промолчала. Допила, оделась, выскочила из квартиры, как из горящего здания.
В офисе всё валилось из рук. Начальник отдела вызвал на встречу, там обсуждали новый проект. Дарья пыталась сосредоточиться, но в голове крутилось одно: дома её территорию захватывает чужой человек, а муж не видит в этом проблемы.
— Дарья, вы с нами? — окликнул начальник.
— Да, конечно. Извините.
После работы она специально задержалась. Позвонила подруге Рите.
— У меня свекровь поселилась, — выдала Дарья без предисловий.
— Насовсем?
— Не знаю. Кирилл говорит — на пару дней. Но я чувствую — это надолго.
— Ты держишься?
— Пока да. Но если она ещё раз передвинет мои вещи в ванной, я сорвусь.
— Дашка, ты должна поговорить с Кириллом. Серьёзно. Не молчи.
— Я пытаюсь. Но он не слышит.
Когда Дарья вернулась домой, квартира пахла жареным луком и чем-то кислым. На кухне громоздились кастрюли. Нина Сергеевна стояла у плиты и помешивала суп.
— А, Дашенька! Как работа? Я приготовила щи. Кирюша так любит. Садись, сейчас накрою.
— Я не голодна.
— Как это не голодна? Ты целый день не ела! Давай, хоть тарелочку.
Дарья села. Не потому, что хотела. А потому, что сил спорить больше не было.
Кирилл появился через полчаса. Сел за стол, молча ел. Нина Сергеевна рассказывала про соседей, про цены на рынке, про знакомых. Дарья молчала. Её будто не было.
После ужина свекровь объявила:
— Я постираю бельё. У вас стиральная машинка на какой программе работает?
— Не нужно, я сама, — быстро сказала Дарья.
— Да ладно тебе, ты устала. Я быстро.
Через десять минут Дарья обнаружила, что её любимый свитер, который можно было стирать только вручную, лежит в машинке вместе с цветным бельём на режиме девяносто градусов. Свитер был испорчен.
Она вышла на балкон. Глубоко дышала. Считала до десяти. Потом до двадцати. Руки дрожали.
— Даш, ты чего? — Кирилл вышел следом.
— Мой свитер. Она его испортила.
— Ну, это же не специально.
— Специально или нет — какая разница? Кирилл, она здесь уже третий день. Она переставляет мои вещи. Готовит то, что я не ем. Стирает мою одежду. И ты не видишь проблемы?
— Она просто хочет помочь.
— Мне не нужна её помощь! Мне нужен мой дом! Мне нужно, чтобы я могла жить здесь, не спрашивая разрешения!
— Не ори. Мама услышит.
— А мне плевать! Пусть услышит! Пусть поймёт, что она мешает!
Кирилл посмотрел на неё с укором. Как на истеричку, которая устраивает сцены на пустом месте.
— Ты эгоистка, — тихо сказал он. — Ей больше некуда. Она одна. Ты хоть понимаешь, каково ей?
— А ты понимаешь, каково мне?
Он промолчал. Развернулся и ушёл в комнату.
Дарья стояла на балконе и смотрела на город. Огни, машины, люди — вся эта жизнь текла своим чередом. А её жизнь словно застыла. Превратилась в болото, из которого не выбраться.
На следующий день Дарья вернулась домой и увидела, что в квартире идёт генеральная уборка. Нина Сергеевна мыла окна. Все окна.
— О, Дашенька! Вовремя! Помоги шторы снять, а то я не достаю.
— Зачем вы это делаете?
— Как зачем? Тут же грязь! Ты сама посмотри — на подоконниках пыль, на окнах разводы. Как можно так жить?
— Мы так живём, — Дарья почувствовала, как внутри что-то рвётся. — И нас это устраивает.
— Ну что ты, Дашенька. Это просто ты не замечаешь. А я вижу.
— Нина Сергеевна, — Дарья говорила медленно, с расстановкой. — Это мой дом. И я не просила вас мыть здесь окна.
— Ой, ну что ты обижаешься? Я же добра хочу.
— Я не обижаюсь. Я просто хочу, чтобы вы перестали вмешиваться в мою жизнь.
Нина Сергеевна опустила тряпку. Лицо её стало каменным.
— Я поняла. Значит, я здесь лишняя. Ну что ж. Скажу Кирюше, что его жена меня выгнала.
— Я вас не выгоняю! Я просто прошу оставить меня в покое!
— Ты не понимаешь, — голос свекрови дрожал. — Я всю жизнь ему отдала. Отец умер, я осталась одна. Кирюша — всё, что у меня есть. А ты отнимаешь его у меня.
— Я не отнимаю. Я просто живу с ним.
— Нет. Ты командуешь. Ты решаешь, что ему есть, во что одеваться, как проводить время. Он мне жаловался, знаешь? Говорил, что ты холодная. Что тебе важнее работа, чем он.
Это был удар под дых. Дарья не ожидала. Кирилл обсуждал её с матерью? За её спиной?
— Он так сказал?
— Да. И не один раз. Поэтому я и приехала — спасать его от тебя.
Дарья медленно выдохнула. Потом взяла телефон, сумку и молча вышла из квартиры.
Она шла по улице и не чувствовала ног. В голове — пустота. Обида. Гнев. И странное облегчение — теперь всё ясно.
Позвонила Рите:
— Можно к тебе? Мне нужно переночевать.
— Конечно. Что случилось?
— Потом расскажу.
Кирилл звонил. Раз, второй, третий. Дарья сбросила все звонки. Писал сообщения: «Где ты? Что случилось? Мама сказала, что вы поругались». Она не отвечала.
У Риты было тепло, тихо и пахло кофе. Настоящим, из турки. Дарья сидела на диване, укутанная пледом, и молчала.
— Рассказывай, — сказала Рита, протягивая кружку.
— Он её позвал. Без моего согласия. Она захватила квартиру. А он защищает её, не меня.
— Что ты будешь делать?
— Не знаю. Может, это конец. Может, я просто не вывожу больше.
— А ты его любишь?
Дарья задумалась. Любила ли? Или уже давно держалась за привычку, за иллюзию семьи?
— Не знаю, — честно ответила она.
Прошло пять дней. Дарья жила у Риты. Ходила на работу, возвращалась, ела, спала. Механически. Как робот. Кирилл звонил реже. Потом перестал совсем.
На шестой день пришло сообщение от него: «Нам нужно поговорить. Приезжай, пожалуйста».
Дарья приехала вечером. Открыл Кирилл. Один. Он выглядел измотанным — тёмные круги под глазами, небритый, осунувшийся.
— Мама уехала, — сказал он, не поднимая глаз.
— Когда?
— Позавчера. Я попросил её уехать.
Дарья прошла внутрь. Квартира была убрана. Но как-то пусто. Как после эвакуации.
— Я не знал, что она тебе сказала, — начал Кирилл. — Про то, что я жаловался. Это неправда. Я ничего такого не говорил. Она… преувеличила. Или выдумала. Не знаю.
— Но ты её позвал.
— Да. Позвал. Потому что мне было тяжело. На работе сокращения, я под угрозой. Ты много работаешь, зарабатываешь больше меня. Я чувствую себя… неудачником. И мне хотелось, чтобы хоть кто-то был на моей стороне.
— Я на твоей стороне, Кирилл.
— Нет. Ты на своей. Ты сильная, независимая. А я — слабак, который не может без мамы.
Дарья села на диван. Устало. Тяжело.
— Мы оба виноваты, — сказала она. — Я не видела, что тебе плохо. А ты не видел, что мне больно. Мы жили рядом, но не вместе.
Он сел рядом. Молчал. Потом взял её за руку.
— Я не хочу терять тебя. Но я не знаю, как быть. Как жить, чтобы никого не предать.
— Кирилл, ты не предашь мать, если будешь жить своей жизнью. Она взрослая. У неё своя жизнь. А у нас — своя.
— Но она одна.
— И что? Много людей живут одни. Это не значит, что дети должны жертвовать своим счастьем.
Он молчал. Переваривал. Внутри него шла борьба — долг против желания, страх против надежды.
— Даш, а если мы попробуем заново? Только честно. Без недомолвок. Я буду говорить, когда мне плохо. А ты — когда тебе больно. И мы оба — учиться слышать друг друга.
— А твоя мать?
— Она будет приезжать. Но только по приглашению. И ненадолго. Я уже с ней говорил. Она поняла. Не сразу, но поняла.
Дарья смотрела на него. На этого уставшего, растерянного человека, который наконец-то перестал быть мальчиком.
— Хорошо, — сказала она. — Попробуем.
Он обнял её. Крепко. Отчаянно. Как будто боялся, что она снова исчезнет.
Тишка вылез из-под дивана, посмотрел на них скептически и пошёл к миске. Жизнь продолжалась.
Прошло три месяца. Дарья вернулась. Они начали заново — медленно, осторожно, как люди, учившиеся ходить после травмы. Разговаривали. Много. О страхах, о боли, о надеждах. Учились быть командой, а не соперниками.
Нина Сергеевна приезжала раз в месяц. На выходные. Она больше не лезла в кухонные шкафы и не мыла окна без спроса. Они пили чай, разговаривали, гуляли. И расставались без обид.
— Знаешь, — сказала как-то Дарья Кириллу, когда они лежали в постели перед сном. — Я думала, что мы не выдержим. Что разойдёмся, как мои родители.
— А теперь?
— Теперь думаю, что мы сильнее, чем я думала. Просто нужно было научиться не бояться говорить правду.
Он поцеловал её в лоб.
— Я люблю тебя. И спасибо, что не сдалась.
— Я тоже. И я тоже не сдалась.
За окном шумел город. Тишка мурлыкал на подоконнике. А в их маленькой двушке было тепло, тихо и спокойно. Наконец-то.
