— Соня?! Ну надо же, встретились, как раз о тебе вспоминала, — тетя Марина, мамина двоюродная сестра, перехватила молодую женщину в дверях супермаркета. И тут же получила по ногам чужой сумкой.
— Осторожней, встали тут на проходе, — рявкнула на бегу на них мимо пробегающая женщина, а потом только посмотрела, кого задела, и ахнула. – Соня?! Марина?! Ах вы бесстыдницы!
— Это почему это я бесстыдница? – изумилась Марина. – Сонька-то понятно, сама вот увидела, решила выволочку дать. А меня-то ты за что так обиходила, Оксан?
— А то ты не знаешь. У Лерки кто сорок тысяч занял и до сих пор не отдал, хотя полгода прошло вместо обещанных двух недель «до зарплаты»?
— Стоп-стоп-стоп… Я в долг взяла? Да с чего бы мне делать подобное, если у меня и муж хорошо зарабатывает, и я сама не минималку получаю, и сын два года как съехал на самостоятельные хлеба и больше ни в какой помощи не нуждается? – воззвала к логике собеседницы Оксана.
И пояснила:
– Это Лера у меня перехватила. Правда не сорок, а пятнадцать, и не полгода назад, а всего лишь две недели, когда руку сломала. И все потому, что вот эта вот… — Марина пальцем указала на Сонечку и тут же услышала ее тихий смешок.
— Дайте угадаю: п…ю, б…ю, г..лодом мать морю, — все верно угадала? – от чувства горечи во рту было не избавиться.
И горечь эта была вызвана даже не тем, что мать снова взялась за старое, а тем, что Соня поверила ей две недели назад.
Поверила, когда мать позвонила из приемного покоя больницы, куда ее доставили по «скорой», и со всхлипами рассказала о том, как неудачно упала на лестнице и теперь будет минимум два месяца ходить в гипсе со спицами и прочими «радостями», сопутствующими осложненному перелому.
Как не может она теперь ни есть, ни пить, ни спать без помощи единственной и горячо любимой дочери.
Как соцработники мало того, что внимания должного не уделяют, так еще и дерут за свои услуги втридорога…
Последнюю ложь, которая могла быть отражением субъективного восприятия, Соня тогда пропустила мимо ушей, а вот все остальное оказалось правдой.
Мама действительно сломала руку и загремела в больницу по «скорой». И действительно нужен был кто-то, кто будет о ней заботится.
Кому же быть этим человеком, если не единственной дочери? Тем более, что ничего дурного Соне мать не сделала.
Так, всю жизнь приукрашивала собственные неприятности и постоянно выставляла себя жертвой, брошенной всеми, забытой и несчастной женщиной…
Но ведь никто не идеален, правда?
Ведь при всех своих недостатках мама Соню кормила, поила, обувала и одевала, ходила на родительские собрания и покупала заболевшей дочери лекарства с апельсинами.
А значит – Соня теперь просто обязана была взять на работе месячный отпуск за свой счет и переехать к маме в родной город, чтобы помочь ей по хозяйству и с гигиеническими процедурами.
За этот месяц женщина планировала найти приходящую домработницу, которая совмещала бы в себе функции еще и сиделки. Либо же, если подобное не удастся – уговорить все-таки маму поехать вместе с ней.
Ведь не может она без работы остаться из-за произошедшего? Им же тогда жить не на что будет…
С первых дней пребывания в когда-то родном доме Соня начала в подробностях вспоминать, почему именно этот дом в такой спешке покинула далеких десять лет назад.
Тогда она поступила после девятого в первый попавшийся колледж в другом городе и, сверкая пятками, сбежала жить в общежитие в соседнем населенном пункте, где и осталась в дальнейшем на работу.
И все потому, что даже в комнате с тремя соседками у нее было больше приватности и личного пространства, чем на одной территории с мамой.
— Сонька, вот что это такое? Вот разве могут приличные девушки носить подобное? – отчитывала почти тридцатилетнюю ко…лу мать, потрясая бельем, которое было зажато в здоровой руке. – Ты хоть знаешь, где работают те, кто вот эти кружавчики на себя напяливает?
— Те, кто эти кружавчики на себя напяливает, имеют хоть какую-то личную жизнь. Тебе, впрочем, это понятие явно незнакомо, ты еще в ящик стола загляни – там много интересного, — не полезла за словом в карман Соня.
Ей больше не шестнадцать, она не зависит от матери физически и психологически, а потому – запросто может отстоять свои личные границы.
И заодно напомнить маме, что, вообще-то, она приехала помочь по-хозяйству, а не выслушивать всякую чушь о себе любимой.
Но мама на этом не угомонилась. Следующей акцией, демонстрирующей «мирные намерения», стало поведение матери при желании дочери посетить уголок задумчивости.
Стоило Соне уединиться и приступить к делу, как в дверь начинали ломиться с воплями, что маме срочно понадобилось что-то моющее, или освежитель воздуха, или еще какая-то вещь, находящаяся именно в санузле.
И подождать две-три минуты, пока Соня выйдет, было никак нельзя.
Но хуже и в то же время – веселей всего, было пение. Ранним утром, когда Соня еще спала, как уб..итая, мать включала в телевизоре какой-нибудь музыкальный канал и начинала свое выступление.
Соня однажды попыталась выяснить, чем это вызвано. Ведь не было никаких причин мешать ей спать: в доме чисто, еда наготовлена и маме только разогреть остается, каких-либо других проблем, требующих немедленного решения, тоже не наблюдалось, но…
— Просто хочу – и пою. В своем доме что, права не имею? А если тебе так уж хочется спать – можешь спать и внимания не обращать, — захлопала глазами мать.
С трудом удержавшись от совета провериться на психическую вменяемость, Соня заказала себе беруши.
Но они даже не понадобились, потому что одним прекрасным во всех отношениях утром не выдержал сосед сверху и пришел к матери на разговор, в ходе которого популярно объяснил «любительнице оперы», в каком месте и в какой позиции она будет орать, если еще хоть раз разбудит их семью за два часа до подъема.
Петь мама после этого прекратила, правда, все остальные проблемы никуда не делись.
Но Соня находила в себе силы быть выше материнских выкрутасов, напоминая себе, что это всего лишь пожилой и, вдобавок, нездоровый сейчас человек, нуждающийся в ее помощи.
Вот найдет она подходящую помощницу, или потерпит маму еще и у себя в гостях до выздоровления, а потом забудет обо всем происходящем на долгие годы.
Мысли о том, что настоящая мамина старость не за горами и тогда бремя заботы о ней снова ляжет на Соню, как и необходимость близкого контакта, молодая женщина отгоняла от себя всеми силами.
И вот как-то обидно было слышать сейчас от Оксаны и Марины – подружек Валерии, что Соня-то, оказывается, маме совершенно не помогает, на шее у нее сидит, с работы ее уволили и поэтому она даже поесть себе купить не может – живет за счет травмированной пенсионерки.
Ну и, конечно же, было еще много подробностей, выставляющей Соню если не дьяволом, то его ближайшей и доверенной помощницей.
Все эти подробности мамины подруги пересказывали ей за столиком в ближайшем кафе, старательно опуская глаза вниз и не зная, куда деться от смущения, когда Соня просто чтобы доказать свою правоту показывала им и чеки со своей банковской карты, подтверждающие весьма многочисленные и недешевые покупки, сделанные ею для матери за последние две недели.
Когда рассказывала о том, как дела обстоят на самом деле. И заодно выслушала «увлекательную» историю, поведанную Оксаной о том, как Марина заняла у бедной и больной Леры сорок тысяч, которых на самом деле подруга и в глаза не видела, да и не пришло бы ей в голову у Леры что-то просить, зная, что та получает намного меньший доход, чем их семья.
— Мама, а у нас к тебе есть разговор, — заявила Соня полтора часа спустя, переступая порог родительской квартиры с Оксаной и Мариной под ручку.
В ходе следующего часа под давлением мать созналась в том, что ради внимания регулярно очерняла дочь в глазах знакомых, чтобы добиться от них сочувствия своему незавидному положению.
И Соня многое могла простить маме. Многое могла списать на странности в поведении, привычки и просто подсознательное желание поразвлекаться, оказавшись в таком положении. Но чтобы так ее оболгать…
Нет, вот выше этого Соня уж точно быть никак не могла. Поэтому на следующий же день попрощалась с матерью и уехала восвояси, предложив женщине отныне и навеки пользоваться услугами соцработников, заказывать доставки и прочими методами решать свои проблемы, не привлекая к этому всему Соню.
Раз уж она плохая – лучше быть плохой, чем казаться ею. Максимум, на который мама теперь может рассчитывать – небольшую денежную помощь, в благодарность за подаренную жизнь, так сказать.
А для всего остального, как говорится, есть мастеркард. Ну или «мир». Или пенсия плюс «дотация» из рук Сони. Вот и пусть теперь у мамы будет повод жаловаться на плохую дочь.
