Эту женщину Настя заприметила ещё на похоронах: та жалась к группе деревенских родственников и всё время тёрла глаза носовым платком. На деревенскую она не была похожа: слишком элегантное пальто, слишком аккуратная стрижка, но тогда Настя не стала думать о том, кто она такая.
Сейчас эта женщина смотрела на Настю с фотографии игривым взглядом искусительницы, только волосы у женщины были длиннее и заплетены в старомодную косу.
На другой фотографии эта же женщина обнимала папу за шею и смотрела на него влюблёнными глазами.
На третьей папа сидел на расстеленном покрывале у какой-то реки, рядом пристроилась та самая женщина, держа на руках девочку с такими же непослушными рыжими волосами. Судя по всему, они устроили что-то вроде пикника. Девочка была похожа на женщину и одновременно на папу. Так что долго думать о том, кем приходятся они папе, Насте не было нужно.
«Как в кино», – мелькнуло у неё в голове.
Сесть за папин ноутбук попросила мама.
-Он что-то говорил о завещании, – слабым голосом произнесла она. – Надо посмотреть, может, он и правда что готовил…
Мама сказала, что ей слишком больно этим заниматься, она вообще была невменяемая. Это и понятно – отец умер внезапно, ничто не предвещало, он был здоровее всех здоровых, как говорится – утром обязательная пробежка, за холестерином следил, не пропускал диспансеризации и осмотры. Вот мама – да, она вечно болела, сколько Настя себя помнила.
-Вы меня в могилу сведёте! – повторяла мама. – Потом плакать будете, а поздно!
Настя с папой на цыпочках вокруг мамы ходили, всё боялись, что с ней что-то случится. А случилось с папой.
В кабинете отца всё ещё пахло его парфюмом – Dior Homme, он только им и пользовался. Этот запах теперь казался Насте самым горьким из всех, существующих на свете.
Она сидела за его массивным письменным столом, за которым отец работал по вечерам, говоря: «Не мешай, зайка, папа зарабатывает на твоё образование в Сорбонне». Сорбонна так и осталась мечтой, а вот стол, казалось, ещё хранил его тепло.
Пароль на ноутбуке никак не поддавался. Пришлось звонить бывшему и просить взломать.
Ярик бросил её, встретив другую – изящную скрипачку Лену. Настя это тяжело перенесла, плакала, наверное, целый месяц. Если бы не папа, она вообще непонятно как бы это пережила. Но папа не позволял ей впасть в уныние, поддерживал и тормошил. И Настя оттаяла. Со временем даже стала общаться с Яриком – он и правда мог взломать любой компьютер.
В ноутбуке у папы всё было в идеальном порядке. Папки с надписями «Налоги», «Договора», «Фото». Папки «Завещание» не было. Настя из любопытства открыла папку с фотографиями, решила посмотреть, что тут есть у папы. И увидела эту странную папку «Ирина».
Мама не должна об этом узнать – это Настя поняла сразу. Но и удалить эти фотографии рука не поднялась. Она сбросила их себе на флешку, изучила почту отца, чтобы хоть что-то узнать об этой женщине, но больше ничего не было. Можно было попросить Ярика поискать, но отчего-то было стыдно.
Может, из-за того, что Настя всё время думала об этой женщине, она и объявилась сама. Написала Насте в социальных сетях:
«Здравствуйте! Меня зовут Ирина. Я знала вашего отца. Мы могли бы с вами встретиться?».
От волнения у Насти пересохло в горле, и она закашлялась, пока отвечала Ирине. Договорились встретиться в кафе, недалеко от дома – видимо, Ирина знала, где они живут.
Они заказали кофе. Молчание между ними затягивалось, каждая не знала, с чего начать разговор.
-Вы не должны были приходить на похороны, – наконец произнесла Настя, и её собственный голос прозвучал обиженно и колко.
Ирина посмотрела на неё с лёгкой, почти неуловимой жалостью.
-Я провела с ним пятнадцать лет, Настя. У меня было право попрощаться.
Пятнадцать лет. Цифра ударила, как молоток по стеклу. Это не был мимолётный роман. Это была целая жизнь. Жизнь, построенная на лжи и двусмысленности.
-Он любил вашу мать, – сказала Ирина, словно читая её мысли. – Он хотел уберечь её и боялся её сломать. А меня…
Она на мгновение отвела взгляд в окно, и Настя многое бы отдала, чтобы посмотреть – что Ирина там видит в своём прошлом.
-Меня он любил иначе. Мы с ним были на равных. Он знал, что я сильная.
Ирина рассказала, что несколько лет назад он был готов уйти из семьи, когда Насте исполнилось восемнадцать. Хотел собрать вещи и начать всё с чистого листа.
-Но тогда у вашей матери случился тот самый тяжёлый приступ. Помните?
Ирина смотрела на Настю прямо, и та невольно кивнула. Она помнила. Мама тогда не могла встать, и ни один врач не мог определить, в чём дело. Отец возил маму по лучшим профессорам, но с каждым днём маме становилось всё хуже. Как тогда она выздоровела, непонятно.
Гнев Насти понемногу растворялся. Её отец, сильный и решительный, оказался заложником собственной порядочности. Он выбрал долг, обрёкши на половинчатое существование и себя, и эту женщину.
-А почему вы соглашались на это? – тихо спросила Настя.
Ирина впервые улыбнулась – улыбкой, полной бездонной печали.
-Я любила его. Готова была на всё, даже на роль вечной любовницы. Лишь бы быть рядом.
Настя не могла понять, что она чувствует. С одной стороны, ей было приятно, что кто-то вот так беззаветно любил папу. Но, с другой стороны, это означало, что и он любил тоже. Не только эту женщину. Но и девочку.
-Я хотела спросить… – Настя не знала, как зовут сестру, и как о ней заговорить. – Там на фотографии девочка…
-Лиза…
Ирина, и её лицо словно наполнилось светом. И тут же этот свет погас, словно небо закрыли грозовые тучи.
-Она болеет. Твой папа не знал, мы не хотели его беспокоить, думали, что так, ерунда. Вчера пришла биопсия. Сейчас она проходит лучевую, потом операция. Нам нужны деньги, понимаешь? Он говорил, что в завещании не обойдёт Лизу.
Голос Ирины дрожал. Настя оцепенела, сжалась в комок, словно она была виновата в том, что незнакомая девочка Лиза больна.
-Мы не нашли завещание, – прошептала она. – Простите.
Ирина кивнула, словно и не ждала чего-то другого.
-Ладно, – сказала она. – Ладно.
Настя пожалела, что в сумочке у неё только одна пятитысячная купюра. Она сунула её Ирине, стыдясь собственного порыва.
Несколько недель Настя думала об Ирине и девочке Лизе. Втайне от мамы она рассматривала фотографии, удивлялась, как девочка похожа на её отца и на неё саму. В конце концов, не выдержала, наступила на свою гордость и попросила Ярика найти информацию про Ирину и Лизу.
-Твоя сестра? – присвистнул он. – Ничего себе, новости! Хотя, знаешь, у Лены тоже вот так брат нашёлся – его потеряли в детстве на вокзале. А потом нашли.
Слушать про Лену совсем не хотелось. Но Настя терпела. Зато она узнала, что Ирина работает в гостинице администратором, а Лиза учится в восьмом классе и занимается танцами. Занималась, судя по всему, потому, что сейчас она лежит в больнице. Должна ли Настя её навестить? И что будет, если узнает мама?
Ирина сама написала Насте и попросила приехать.
«У Лизы скоро операция. Она хотела бы успеть познакомиться с тобой».
Успеть познакомиться. От этих слов у Насти защемило в груди.
Лиза оказалась хрупкой девушкой с прозрачной кожей и огромными серыми глазами – прям как у папы. На тумбочке стояли книги и тот самый снимок с пикника. Увидев его здесь, Настя почувствовала, как в горле встал ком.
-Спасибо, что пришла, – улыбнулась Лиза. – Ты совсем как на фотографии. Папа много рассказывал о тебе.
Настя сразу пожалела о том, что согласилась и пришла сюда – она чувствовала неловкость, не знала, о чём говорить, а вид торчащих из Лизы трубок, пугал её. Настя судорожно пыталась придумать повод, чтобы уйти. И именно в этот момент в палату вошёл он. Лечащий врач Лизы. Чуть старше тридцати, в белом халате, который сидел на нём с небрежной грацией. У него были очень добрые глаза, от которых сразу становилось легко на душе.
-Данил Евгеньевич, это моя сестра Настя!
Когда он посмотрел Насте в глаза и улыбнулся, она с ужасом поняла, что краснеет. Внутри словно случилось маленькое, предательское землетрясение. Это было стремительно и нелепо, как удар молнии в хмурый день. Смущение, жар, внезапная острая жажда – быть увиденной, замеченной им.
Вот почему Настя осталась. Вот почему подошла к нему после и спросила, какие прогнозы у Лизы. И ушла оглушённая: процент положительного исхода двадцать процентов…
Настя стала приходить к Лизе почти каждый день. Она приносила сестре книги, мармелад, всякие смешные мелочи. Они говорили об отце – осторожно, снимая с воспоминаний слой за слоем, как с древней фрески, открывая новые детали. Было обидно, что отец рассказывал Лизе про неё, а сама Настя ничего раньше не знала о сестре.
Первое время в больницу её тянул вовсе не сестринский долг, а молодой и симпатичный врач. Настя ловила себя на том, что ждёт этих визитов, что прихорашивается перед зеркалом в больничном туалете, что слушает шаги в коридоре, каждый раз надеясь, что это он. Она приходила под предлогом навестить Лизу, но её сердце, такое живое и неуместно в этой атмосфере болезней, билось чаще лишь тогда, когда в дверях появлялся Данил Евгеньевич. Правда, он, казалось, не замечал Настю и оставался прекрасным, недосягаемым миражом, сладкой горечью не случившегося романа в больничных стенах. Но Насте было достаточно просто видеть его, говорить с ним, смотреть в его зелёные глаза, покрываясь румянцем. Он был человеком, который должен спасти её сестру. Сестру, к которой она успела привязаться.
В тот день Настя вернулась домой, всё ещё находясь под впечатлением от разговора с Лизой. Девочка волновалась перед завтрашней операцией.
-Ты приедешь завтра? – спросила она перед тем, как Настя ушла.
-Обязательно, – пообещала Настя, сжимая её холодные пальцы.
Дверь в квартиру была не заперта. В гостиной, в полной темноте, сидела мать. Не лежала, а именно сидела, прямая и недвижимая, как изваяние вселенского горя.
-Где ты была? – голос был ледяным и ровным, без следа привычной слабости.
-Встречалась с подругой, – соврала она по привычке, выработанной годами.
Мать медленно поднялась. В свете фонарей с улицы её лицо казалось высеченным из мрамора.
-Не ври! Ярик был здесь, искал тебя. Он всё мне рассказал. Ты была у неё. У этой самозванки!
Настя так растерялась, что ничего не могла сказать. А мама говорила и говорила, обвиняя Настю в предательстве, в том, что она такая же, как и её отец.
-Мама! – наконец, выдавила она. – Лиза болеет. У неё завтра операция. Я просто хотела её поддержать.
-Поддержать? А кто меня поддерживал все эти годы, когда он мотался туда? Разве я не болею из-за этого? Ему было наплевать на меня, и тебе наплевать!
-Так ты знала? – поразилась Настя.
-Конечно, знала. Я же не идиотка какая-то! Я запрещаю тебе с ними общаться, слышишь – запрещаю!
-Хорошо, – сказала Настя. – Я завтра навещу её перед операцией, и больше не буду общаться.
Настя и сама не понимала – говорит она это искренне или правда прекратит общение. Стала бы она так часто ходить к Лизе, если бы не Данил?
Ответить на этот вопрос Настя не могла. И решила, что подумает об этом завтра. Дурацкий Ярик, и зачем он только приходил!
Настя решила позвонить ему и высказать всё, что о нём думает.
-Лена меня бросила, – хмуро сообщил Ярик. – Ты можешь ко мне приехать?
Голос Ярика свидетельствовал о том, что он уже успел утопить свои печали в нескольких рюмках. А пить он не умел – обязательно шёл и искал, с кем бы подраться.
-Сейчас приеду, – смирилась Настя.
Это было так не вовремя!
Мама, конечно, не поверила, что она едет к Ярику, и начала свою старую песню:
-Вот сведёшь меня в могилу, останешься сиротой и будешь знать!
Ярик встретил Настю пьяными слезами. До трёх ночи она слушала его жалобы, потом целовалась с ним и даже почти поверила, что их любовь ещё вполне может возродиться.
Когда она заехала утром домой, чтобы освежиться перед посещением больницы, обнаружила маму в коридоре на полу.
Скорая, суета, измерение давления. Врач, пожилой мужчина с густыми усами, покачал головой.
-Давление нормальное. Не пойму, в чём дело. Вызывайте участкового терапевта.
Легко сказать – вызываете! Мама стонала и просила не оставлять её. А в больнице Настю ждала Лиза. Настя попробовала позвонить сестре, но та не брала трубку. Позвонила Ирине, но та была недоступна.
С мамой пришлось возиться больше часа – вызывать врача, сделать чай, компресс, найти документы… Из стопки на стеллаже выпал странный документ в зеленной папке. Настя поднесла его к лицу и прочитала: «завещание».
Мама подскочила на ноги, словно болезнь была излечена одним этим словом.
-Положи немедленно! – закричала она.
И тут Настя поняла – мама не просто всегда всё знала. Её болезнь, все её жалобы все эти годы – были лишь способом манипулировать отцом. А теперь и самой Настей.
-Мы поговорим об этом позже, – сказала Настя, пряча завещание в сумочку и хватая сумочку. – А сейчас я еду к Лизе.
Она села в такси и назвала адрес другой больницы. Мир за окном плыл, как размытая акварель. Она мчалась сквозь город, и единственной реальностью было обещание, данное девочке с отцовскими глазами.
Настя влетела в знакомое отделение, сердце колотилось в горле, смешиваясь с чувством вины и слабой надеждой. Но коридор был пуст. Слишком тих. И тогда она увидела Данила Евгеньевича. Он стоял у окна, спиной к ней, и по этой спине Настя всё поняла.
-Данил Евгеньевич… – выдохнула она. – Как Лиза? Где она?
Он обернулся. Его лицо было не маской профессионального спокойствия, а лицом уставшего, опечаленного молодого человека.
-Настя… – его голос сорвался. – Операция началась с осложнения. К сожалению, мы не смогли…
Ему не нужно было продолжать. Печаль в его глазах сказала всё.
Настя бросилась в палату, надеясь увидеть там Ирину. Но её там не была. С тумбочки исчезали книжки Лизы, постель была снята, старый матрас желтел под пёстрой подушкой.
-Она ждала тебя, – тихо, почти шёпотом, сказала девочка с соседней кровати. – Спрашивала, когда ты придёшь, не хотела начинать операцию, пока не попрощается с тобой.
Эти слова добили её окончательно. Настя сделала свой выбор, и этот выбор оказался неверным с самого начала. Она променяла последние минуты жизни сестры на игру в дочерний долг перед женщиной, которая всё это время разыгрывала спектакль.
Она не плакала. Слёзы казались слишком ничтожной реакцией. Настя стояла, глядя в серое больничное окно, и чувствовала, как внутри неё умирает что-то важное – последняя иллюзия, что можно всех спасти, всех утешить, всех любить одинаково. Её отец проиграл эту битву. Теперь проиграла и она.
Настя не услышала, как Данил Евгеньевич вошёл в палату, но почувствовала его, узнала по шагам и по еле уловимому запаху. Он молча положил руку ей на плечо. Это был жест не врача, а просто человека, разделяющего горе. Но Настя, которая так долго мечтала о сближении с ним, едва чувствовала это прикосновение. Она думала о том, что у неё была сестра. Всего несколько недель. Несколько встреч. И теперь её не стало. И виной тому была не только болезнь, но и та ядовитая, удушающая ложь, что тянулась из прошлого, отравив собой все их жизни.
Горе – странный спутник. Оно не всегда кричит. Иногда оно поселяется внутри бесшумно, как пыль на мебели в заброшенной комнате, и ты лишь по косвенным признакам понимаешь, что оно там есть. Настя так мало знала Лизу, и логично было не думать об этом так много, но она думала. Она стала плохо спать, а ела, наоборот, слишком много, так что набрала десять килограмм, и Ярик снова её бросил. С мамой отношения стали такие напряжённые, что Настя даже думала съехать, но не могла решиться: мама продолжала её шантажировать своим здоровьем.
Единственное, на чём Настя смогла настоять – это обнародовать завещание и отдать Ирине деньги, которые принадлежали Лизе. Мама была против, но сделать с этим ничего не смогла.
Настя боялась, что Ирина не простит её. Но та не держала зла, хотя и практически перестала общаться. Но на день рождения Лизы позвала Настю к себе в гости. Настя боялась, что это будет грустное мероприятие, но к Ирине пришли подруги девочки, соседи, которые её помнили, и даже Данил. Увидев его, Настя смешалась. Почему-то именно перед ним ей было стыдно за то, что она тогда не приехала. А ещё совсем не хотелось, чтобы он видел её такой страшной и толстой.
-Настя, – улыбнулся он. – Приятно вновь вас встретить.
-Вы тоже сюда приехали, – невпопад произнесла она.
-Да мы же соседи, – развёл он руками. – Я Лизу с рождения знал.
Настя замерла.
-А папу… Вадима Алексеевича… Вы его знали?
Данил кивнул. Почему-то это поразило Настю больше всего. Она даже забыла про свою вину и про свой вес. Быстро начала задавать свои вопросы, жадно слушала ответы, чувствуя, как по щекам текут слёзы, но совершенно не смущаясь этого. «Ты его не заслуживаешь», – шептал внутренний голос. И тут же тоненький голосок Лизы говорил: «Я рада, что помогла тебе встретить его…».
